Как и на первом этаже, стены были увешаны картинами и фотографиями далеких мест. Бесконечный лес древних деревьев. Древняя статуя на берегу зеленой реки. Яркие ленты свисают над многоцветным рынком, заполненным людьми в развевающихся одеждах. Дома с тростниковыми крышами. Солнце, встающее над пшеничным полем. Остров в море и странный дом на скалах.
И все это не было чем-то недостижимым.
Мужчина и женщина, похожие на Хьюго, улыбались с фотографии в рамке, висящей по центру стены. Под ними была еще одна фотография: грязная собака сердито смотрит на купающего ее Хьюго. Рядом Хьюго и Нельсон стоят перед чайной лавкой, сложив руки на груди, и широко улыбаются. Под ней фотография Мэй на кухне с испачканным мукой лицом: глаза сверкают, кухонная лопатка грозно тычет в камеру.
И еще по крайней мере дюжина фотографий, рассказывающих о жизни, проживаемой энергично и с любовью.
– Это удивительно, – сказал Уоллес, изучая фотографию маленького Хьюго, сидящего на плечах мужчины, по-видимому, отца. У мужчины густые усы, его глаза хитро блестят.
– Они помогают мне помнить, – тихо отозвался Хьюго, закрывая за собой дверь. – О том, что у меня есть. О том, что у меня было.
– Ты снова увидишь их.
– Ты так считаешь?
Уоллес кивнул:
– Может, я встречусь с ними первым. Я могу… не знаю. Рассказать им о тебе. О том, что ты делаешь. И они будут гордиться тобой.
Хьюго сказал:
– Для меня это непросто.
Уоллес развернулся в воздухе. Хьюго нахмурился, на лбу у него появились морщины. Он стянул с головы бандану.
– Что непросто? – спросил Уоллес.
– Это. – Хьюго показал на разделяющее их расстояние. – Ты и я. Я все время разговариваю, разговариваю, разговариваю. Ко мне приходят люди вроде тебя, и я говорю им о мире, который они оставляют, о том, что их ждет. Заверяю их, что бояться нечего, что они снова обретут мир и спокойствие, даже если сейчас им очень и очень тяжело.
– Но?
Хьюго покачал головой:
– Я не знаю, как быть с тобой. Не знаю, как сказать то, что хочу сказать.
– Ты не обязан делать что-либо с…
– Не надо, – хрипло сказал Хьюго. – Не говори этого. Сам знаешь, что все не так. – Он уронил бандану на пол. – Я хочу делать с тобой все. – А затем шепотом, словно громко произнесенные слова способны были совершенно разрушить их, проговорил: – Я не хочу, чтобы ты уходил.
Шесть коротких слов. Шесть слов, каких никто никогда прежде не говорил Уоллесу Прайсу. Они были невероятно хрупкими, и он вобрал их в себя и прижал близко к сердцу.
Хьюго снял через голову фартук и позволил ему упасть рядом с банданой. Снял туфли. Носки у него были белые, с дыркой на одном из пальцев.
Уоллес сказал:
– Я…
– Знаю, – отозвался Хьюго. – Останься со мной. Хотя бы этой ночью.
Уоллес чувствовал себя опустошенным. Будь они кем-то еще, это могло бы стать началом чего-то. Но они не были кем-то еще. Они были Уоллесом и Хьюго, мертвецом и живым человеком. И между ними простиралась пропасть.
Хьюго выключил свет. И комната погрузилась в полутьму. Он подошел к кровати. Она была скромной. Деревянный каркас. Большой матрас. Синие простыни и одеяло. Подушки казались мягкими. Кровать заскрипела, когда Хьюго сел на нее, свесив руки между ног.
– Пожалуйста, – тихо попросил он.
– Только сегодня ночью, – ответил Уоллес.
Он посмотрел на свои ноги, висящие над деревянным полом. Сморщился, и его туфли исчезли. Об остальном он не беспокоился. Он не будет спать.
Хьюго смотрел, как Уоллес подплывает к нему. Выражение его лица было странным, и Уоллес гадал, почему Хьюго выбрал именно его, что он такого в жизни сделал, чтобы заслужить этот момент.
Хьюго кивнул и лег на кровать, вытянувшись на дальнем ее краю. Потом взял висящий в воздухе поводок и привязал к изголовью.
Уоллес придвинулся к кровати и уперся в нее руками: ему хотелось лечь рядом с Хьюго. Его пальцы ухватились за мягкое одеяло. Он подтягивался к кровати до тех пор, пока его лицо не оказалось прижатым к нему. Он тяжело дышал и чувствовал запах Хьюго – запах корицы, и кардамона, и меда. Он вздохнул и, переместившись в воздухе, оказался над Хьюго, который, положив голову на подушку, смотрел на него сверкающими в темноте глазами.
Сначала они молчали. Уоллесу хотелось сказать так много, но он не знал, с чего начать.
А Хьюго знал. Он всегда все знал.
– Привет.
– Привет, Хьюго.
Хьюго протянул руку к Уоллесу. Уоллес сделал то же самое, так что их пальцы оказались на расстоянии нескольких дюймов. Они не могли коснуться друг друга. Ведь, в конце концов, Уоллес был мертв. Но ему все равно было хорошо, казалось, он чувствует исходящий от Хьюго жар.