Уоллес смотрел на него, открыв рот.
Нельсон напыжился:
– Я мастер хоть куда.
– Дедушка, – предостерегающе произнес Хьюго.
Нельсон закатил глаза:
– Цыц. Не мешай мне развлекаться. Уоллес, подойди сюда.
Уоллес подошел. Он встал перед Нельсоном, и тот критически оглядел его с ног до головы:
– О-хо-хо. Да. В самом деле. Вижу. Это… печально. – Он покосился на ноги Уоллеса: – Шлепанцы. Никогда их не носил. У меня слишком длинные ногти.
Уоллес скорчил гримасу:
– О таком не принято говорить вслух.
Нельсон пожал плечами:
– У нас нет секретов друг от друга.
– А следовало бы иметь, – пробормотал Хьюго, вынимая из печи противень с булочками. Они были толстыми и пышными, с расплавленными кусочками шоколада. Уоллес обратил бы на них больше внимания, если бы его не отвлекало то обстоятельство, что Нельсон мог переодеваться по своему желанию.
– Как это работает? – спросил он.
Нельсон поморщился:
– Нужно просто сильно захотеть.
Уоллес хотел этого больше всего на свете. Почти всего.
– Понятно. А что еще?
– Больше ничего.
– Вы шутите?
– Даже и не думал, – заверил его Нельсон. – Представь одежду, которую хочешь надеть, то, как она касается твоей кожи и что ты при этом ощущаешь, как она на тебе смотрится, и закрой глаза.
Уоллес закрыл, чувствуя себя немного не в своей тарелке. В последний раз, когда Нельсон командовал им, он послушно прыгал через обруч. Тем временем одна песня закончилась, музыканты начали исполнять другую, издавая еще больше воплей и криков.
– А теперь представь какой-нибудь образ. Начни с чего попроще. Со слаксов и рубашки. Не надо мечтать о чем-то многослойном, по крайней мере пока. Это у тебя еще впереди.
– О'кей, – прошептал Уоллес. – Слаксы и рубашка. Слаксы и рубашка. Понятно.
– Ну что, видишь себя?
Он видел. Он стоял в спальне в своей квартире перед зеркалом на задней стороне дверцы шкафа. Шкаф был открыт. На улицах внизу гудели машины, мужчины и женщины в строительных касках кричали и смеялись. На углу уличный музыкант играл на виолончели.
– Да, вижу.
– А теперь воплоти.
Уоллес зло приоткрыл один глаз.
– Думаю, мне этого мало.
И громко завопил, когда трость опустилась ему на голень.
– Ты не сосредоточился.
Он снова закрыл глаза, сделал вдох и начал медленно выпускать из груди воздух.
– Хорошо. Надо сосредоточиться. Слаксы и рубашка на пуговицах. Слаксы и рубашка на пуговицах.
И тут случилась престранная вещь.
Он почувствовал, что кожу у него пощипывает, словно по телу побежал слабый электрический ток – начиная с пальцев ног, потом по ногам и груди. Крюк – он, как всегда, был на месте, и Уоллес, к своей великой досаде, уже начал привыкать к нему – легонько повернулся.
– О боже, – ахнул Нельсон, а Мэй закашлялась.
Уоллес открыл глаза.
– Что? Получилось?
– Хм, – произнес Нельсон. И прочистил горло:
– Похоже… на то. И часто ты щеголяешь в подобном? Хотя о вкусах не спорят. В свободное время ты можешь заниматься всем, чем угодно. Не уверен только, что это годится для чайной лавки.
– Что… Уоллес посмотрел вниз.
Спортивный костюм, и майка, и шлепанцы исчезли.
Он сдавленно вскрикнул, увидев, что на нем красуется полосатое бикини, оставляющее мало пространства для воображения. И не только плавки. Но и топ на груди: бретельки были завязаны на шее, их концы свисали вдоль спины. Ноги у него были голыми, но это была наименьшая из проблем.
– Что это такое?! – взвизгнул он. – Что вы со мной сделали?!
Нельсон оскорбился:
– Я тут ни при чем. Это все ты. – Он покосился на Уоллеса: – Значит, именно в таком ты ходишь в свободное время? Похоже, тебе оно… тесновато. Но, опять же, это твое дело. – Но он определенно лгал. В его голосе слышалось немалое осуждение.
И Уоллес горько пожалел, что люди наделены всего двумя руками. Он пытался прикрыть промежность одной рукой, а другую безуспешно прижимал к груди, словно это могло хоть как-то помочь.
Мэй присвистнула:
– Ты сложен лучше, чем я думала. Я даже немного завидую тебе. У тебя классная задница.
Он крутанулся на месте, обе его руки прикрывали теперь тыл. Он взглянул на Мэй. Она сладко улыбалась ему.