Но несмотря на практически неудержимое желание, Гермиона прекрасно понимала, что шансы на успех в огромной толпе очень и очень мал, а вот шанс быть пойманной и замученной на смерть был однозначно стопроцентный. Странно, но даже такая никчёмная жизнь в полной изоляции от друзей, кажется, была ей дорога.
Её пациентка, а она имела все основания считать её именно своей, металась в бреду. С тех пор, как она сюда попала, она ещё так и не приходила в сознание, но сегодня ей видимо было особенно тяжело, грудь судорожно вздымалась, по лбу катились бисиренки пота, а из полуприкрытых губ раздавались тихие всхлипывания.
Гермиона привычным движением вынула палочку из маленького кармашка на поясе, взмахнула, произнесла что-то неразборчивое и принялась сканировать организм бедной девушки: к почти неработающим почкам добавились и другие проблемы. Сердце девушки просто не выдерживало.
- Кто же тебя, милая, так? - вздохнула она.
Вышла в коридор и позвала пробегавшую мимо девушку, та работала здесь сестрой милосердия и была счастлива, что смогла устроиться в такое место несмотря на то, что как и Гермиона, она тоже была грязнокровкой.
- Мисс Джереми, вы не могли бы сегодня добавить пациентке из пятой палаты восстанавливающее зелье номер семнадцать, то самое, которое привезли на склад месяц назад. Три капли в ложечку воды,только не больше, оно и так довольно сильное. И ещё сердечные капли.
- Конечно, мисс Грейнджер. Не волнуйтесь, я всё сделаю, - девушка улыбнулась и исчезла за поворотом.
Она была из тех, кто так и не успел окончить Хогвартс, ей пришлось прервать учебу как раз в начале пятого курса, а значит она не имела права носить волшебную палочку, да и учёба больше ей не светила, одним из первых указов от Тёмного Лорда был указ о запрете для грязнокровок учёбы в школе магии и волшебства. Но и вернуться назад в мир маглов девушка уже не могла, к тому же, выросшая при старенькой бабушке, вскоре после того, как ей исполнилось восемнадцать, она похоронила бабушку и теперь уж точно осталась одна. Её мать, давным-давно сплавив дочь бабушке, уехала из страны, а отца никто и не знал. Так что работа сестрой милосердия вполне её устраивала, эта должность не предполагала работы с палочкой, но требовала точного знания зелий и их особенностей.
Гермионе эта девушка нравилась, можно даже сказать, что между ними установилось какое-то подобие дружеских отношений, иногда они сидели вместе за одним столиком в кафетерии, иногда вместе уходили после работы домой, но на этом всё и ограничивалось, обе прекрасно понимали, что более тесные отношения могли стать угрозой для них обеих.
***
Всему однажды приходит конец и даже рабочему дню, казавшемуся бесконечно долгим, Гермиона ещё раз проверила все истории болезни, сделала все необходимые отметки, с неудовольствием заметив, что из двух девушек-колдомедиков, ни одна не удосужилась сделать тоже самое, хотя мистер Макмиллан, в отличие от своих пустоголовых коллег, сидел, и как и Гермиона проверял все до единой свои записи. Он почти никогда и ни с кем не разговаривал, а если и был вынужден открыть рот, то был весьма немногословен. О нём Грейнджер не знала ровным счётом ничего, кто он такой, чем занимался до восхождения к власти Лорда, а ведь он не всегда тут работал, он тоже пришел на эту должность почти сразу после смены власти. И сам он тоже видимо не испытывал никакого желания сближаться с кем бы то ни было, ну или хотя бы общаться на уровне “здравствуйте-до свидания”.
Окончив свою работу, девушка сложила все бумаги в аккуратную стопочку, убрала в ящик стола настольный справочник колдомедика по лекарственным травам и наиболее типичным лекарственным зельям, поставила самопишущее перо в специальную подставку. Критическим взглядом окинула стол, он был девственно чист, ни единой лишней бумажки, ничего, не имеющего отношения к её работе. Пожалуй, ей тоже пора было бы идти, сегодня она обещалась придти на ужин к Андромеде, это была единственная её слабость, единственный друг, которого она могла себе позволить, да и то только потому, что сама вдова Тонкс тоже предпочитала ни во что не вмешиваться, и никуда не встревать.
Переоделась она без проблем, видимо противный шкафчик, помнил утреннюю угрозу и предпочёл отмалчиваться, что было совсем для него не характерно. Впрочем, можно было сильно не обольщаться, день - два и он снова начнёт трепать нервы по утрам и вечерам, а если и вдруг ненадолго успокаивался, то по крайней мере норовил прижать хозяйке палец или уронить что-нибудь с полки на пол.
Аппарация на территории госпиталя была строжайше запрещена, может оно и было не логично, пациентам приходилось аппарировать где-нибудь поблизости и потом идти по магловски кварталам, но это был непреложный закон, действовавший уже на протяжении нескольких веков. Для тяжело пострадавших, например, существовал специальный пункт для аппарации, расположенный буквально в нескольких шагах от основного входа в госпиталь и выглядевший как старая телефонная будка со сломанным аппаратом, никто туда не заходил, одного единственного взгляда на беспомощно висящий телефонный провод, некогда крепившийся к трубке таксофона, а ныне с корнем вырванный чьей-то безжалостной рукой, было достаточно, чтобы понять - этот таксофон не работает. Иногда маглы вспоминали про запертую неработающую телефонную будку, и кто-нибудь время от времени звонил в городское управление, но там никаких мер не принимали, и сам звонивший тоже очень быстро забывал, что ещё недавно его так беспокоило. И никто даже не подозревал, что там, в этой самой будке, начинался подземный ход в госпиталь “Святого Мунго”, через который и доставляли самых тяжелых пациентов.
На улице было на удивление безлюдно, никто и не заметил, как открылась дверца давным-давно не работавшей телефонной будки, оттуда вышла стройная молодая девушка в джинсах и лёгкой рубашке с коротким рукавом в белую и красную клетку. Оглядевшись по сторонам, девушка пошла по улице, потом свернула в узкий проулок.
Буквально через полчаса она же появилась на площади Гриммо, квартиры в этой части города не отличались особой дороговизной, но и слишком уж дешевыми тоже не были, тут селились в основном люди среднего достатка и среднего же возраста, слишком уж тут было тихо и спокойно, молодёжи даже и выйти-то особенно некуда было, разве что пройтись по скверу, да и то днём он был наполнен детьми и их мамами, ну или боннами. По дороге шла всё та же девушка в джинсах и клетчатой рубашке, она остановилась, подняла голову и взглянула в небо, на котором не было ни единой тучки, солнце нещадно палило уже который день подряд. Казалось даже окружавшие улицу дома раскалились до бела и теперь пекло не только солнце, но и асфальт, чугунные пики и кирпичные стойки забора, да в общем-то буквально всё вокруг.
Девушка снова остановилась и… исчезла. Хотя никто этого и не заметил, кроме разве что большого и худого, чёрного, как смоль, косматого кобеля, лежавшего в тени старого платана и наблюдавшего за девушкой, положив лобастую морду на передние лапы. В отличие от глупых людей он видел, что перед ней на несколько секунд раздвинулись два соседних дома и вновь сомкнулись, как только она прошла. А ещё он знал, что там её ожидало.
В памяти собаки возник дом в пять этажей, хотя внешне и казалось, что только два. Он хорошо помнил старые замшелые стены, две лестницы, ведущие одна в восточное, вторая в западное крыло, впрочем, ей никто почти и не пользовался, парадной считалась восточная лестница. Изъеденные временем ступени, в которых так и норовишь упасть, если присмотреться, то можно не столько увидеть, сколько догадаться, что когда-то эти ступени были выложены мрамором, и стены тоже вероятно когда-то были светло-серые, в памяти же пса они остались покрытыми пятнами изумрудного мха и ржавыми разводами лишайников. И дверь, некогда чёрная, а в последнее время растрескавшаяся и порядком облупленная. И ещё серебряный молоточек. Да, он помнил.