Однажды нечто подобное он уже испытывал. Дело было зимой, он тогда, в очередной раз напросившись, пошел с полицейскими на задержание наркомана, грабившего прохожих, молоденьких девушек. Четыре убийства. Обычное, рутинное мероприятие. Не способный думать дальше следующей дозы парень работал грубо, примитивно и без какого-либо воображения. По сути нищий, из-за этой его нищеты его не могли задержать несколько месяцев. Как потом выяснилось, он менял одежду чуть не по два раза в неделю, потому что за дозу продавал все, в том числе и то, что было на нем. Потом что-то находил, грабил, меняя таким образом внешность, ну, понятно. И, видно, какие-то остатки мозгов у него сохранились. Или чутье? Черт его разберет. В процессе расследования стало известно, что он по меньшей мере дважды уходил от облав. Но его вычислили, и молодой репортер Маркус, уже притершийся в полицейской среде, почти свой, напросился на задержание. При удачном раскладе могла выйти неплохая статья. В крайнем случае очерк. Тогда он очень нуждался в деньгах. Просто катастрофически.
И опять гад выскочил за флажки. Условно говоря. Туда, где за этими воображаемыми флажками полиция оставила репортера криминальной хроники. От греха подальше. И наркоман, грабитель и убийца выскочил на него, уже видя охотников в серой форме. И решил взять заложника. Кто он и что он, этот пухлый мальчик с длинноватым носом, ему было по хрену. Гражданский, и все. За его жизнь полиция в ответе. Это не свой, погонный, которому по уставу положено рисковать. И он, пропахший потом и прочим полудурок, почти потерявший человеческий облик (кстати, потом все узнали, что он в женских трусах, содранных с последней жертвы), накинулся на репортеришку, сунув ему под кадык нож с ржавыми разводами.
Тогда Маркус не стеснялся говорить и писать, что испугался. Потому что показал себя героем. Потому что бояться он начал раньше. И из-за этого все время держал в холодной потной руке ручку-парализатор. Кстати, из жалости, наверное, подаренную ему теми же полицейскими, что ушли вперед, на задержание. И почти рефлекторно, не больно-то осознанно, нажал на кнопочку.
По всему выходило, что это он, репортер, задержал опасного преступника, за которым полгода охотилась чуть не четверть столичной полиции.
И свой шанс Артур Маркус не упустил.
Теперь же у него заветной ручки в руке, пусть бы даже и потеющей, не было.
Он покосился на грудь Элен. Художественная вещь. Выдающаяся.
– Проблемы? – спросил он, даже не стараясь скрыть испуг.
– Ага. У тебя, писака. Считай, отписался.
Он уже давно поставил на все свои входящие автоматическую запись. То есть Элен или как ее там на самом деле зафиксирована в полный рост. Что еще? Камера у подъезда должна была зафиксировать ее машину. Да и ее саму тоже. Вшитый телефон... Он даже не успел шевельнуть языком.
– Только попробуй! Никому и ничего! Понял? Или сразу мозги расплавлю.
Хреновая вещь. Импульсный излучатель высокой частоты. Фраза из какой-то статьи. «Кварк», что ли? Или «Кентавр»? Маркус никогда не был особо силен в оружии. Не его это стихия. Все эти сказки про журналистов-ратоборцев не про него. Совершенно. Его дело, если можно так сказать, кабинетный сыск.
– Что ты хочешь?
– Сожрать тебя. На ужин. Или на завтрак.
Ограбление? Что за черт? Денег у него с собой относительно немного. Во всяком случае, его наличность не покрывает весь этот антураж, стоимость подготовки. Месть? Скорее всего.
Голос какой противный! И страшный.
Маркус почувствовал позывы к мочеиспусканию.
– Не надо. Не стоит. На хороший ужин я могу дать. У меня есть.
Говорить хотелось много и даже бесконечно. Как и дышать. Говоришь – дышишь. Дышишь – живешь. Живешь – дышишь.
– Заткнись, погань. И слушай сюда. Если, конечно, не собираешься поужинать собственными мозгами. Вареными. Кетчуп купишь сам. По вкусу.
– Я слушаю.
– Завтра... Усек? Завтра! В твоей газете. Не будет. Твоей статьи. И послезавтра тоже.
Маркус с тоской вспомнил дикаря, который в полминуты порубал пиратов в челноке, после чего они быстренько убрались с орбиты. Кстати, статья про него так и не дописана. А вот про проделки Управления он вчера сдал. Большую. На целую полосу. На завтра она в плане.
– Это не совсем от меня зависит, – заговорил он, спеша словами и автоматически отмечая, что они проехали супермаркет и свернули направо, к стадиону. Тот сейчас закрыт на реконструкцию. Место там глухое, малолюдное. В свою бытность репортером он этот район исходил-изъездил вдоль и поперек. Совсем некстати вспомнилось, как вон там, за светофором и чуть левее, где начинаются кусты, как-то нашли труп человека, пролежавший не меньше трех дней. И это в городе. – Это решает главный редактор. Даже не выпускающий. Со всеми опровержениями надо к нему.
Жесткий ствол крепче вжался в шею.
– Это твои проблемы!
В голосе было столько угрозы, что Маркус счел за лучшее поторопиться. Он сейчас был готов обещать все, что угодно. И ни при каких обстоятельствах не желал встречаться с этими людьми вновь.
– Я понял, понял! Я сегодня же перепишу.
– Переписывать не надо. Нужно, чтобы совсем не было напечатано. Давай-ка звони, пусть делают как надо. А иначе...
Что произойдет тогда, Маркус не узнал, хотя и предполагал. Они проскочили светофор на желтый, сменивший зеленый, и выскочили на перекресток. Но там их словно поджидал другой лихач, вылетевший слева на приличной скорости. Элен, хотя какая она к черту Элен, имя наверняка вымышленное, попыталась, затормозив, уйти от столкновения, но ничего у нее не получилось. Мощный таран в левый бок отбросил ее машинешку в сторону, одновременно развернув. Маркус, не ожидавший удара, почти упал на женщину, но все же удерживаемый на месте ремнем безопасности, больно ударился обо что-то левым локтем, отчего все его тело будто током пронзило. А потом выстрелили мигом надувшиеся подушки, его опять куда-то швырнуло, и Маркус потерял ориентацию в пространстве. Не исключено, что на некоторое время он потерял и сознание, потому что, когда к нему вернулась способность соображать, он оказался буквально со всех сторон задавлен жестко-мягким пластиком подушек, ничего не видел и не слышал и не очень понимал, что дальше. Просто сидел, отупевший, и пытался руками умять приплющившуюся к его лицу подушку, от которой остро пахло синтетикой.
Вдруг справа стало просторнее, и он автоматически повернул туда голову, глотая ворвавшийся снаружи воздух, который хотя и не был чище того, что в салоне, однако казался свежее, и вообще ему хотелось туда, наружу. Тут он с ужасом увидел руку, тянущуюся к его горлу, и отшатнулся. Все сначала?!
– Да что ты! – выругался кто-то вполголоса, и рука в кожаной перчатке ухватила его за ворот новенького пиджака и, не жалея благородного твида, рванула наружу.
– Нет! – заверещал он, безуспешно выпутывая ногу из нижней подушки и одновременно – вспомнил! – шаря за пазухой в поисках спасительного парализатора.
Однако его просто выдернули наружу, на проезжую часть, и силком поволокли куда-то в сторону, при этом низко пригибая, так что видеть он мог лишь асфальт под ногами, свои щегольские туфли натуральной кожи и грубоватые, чуть ли не армейские ботинки того, кто его тащил.
Мелкой семенящей рысью он достиг поднятого выше проезжей части тротуара, с ужасом представляя себе, что его ждет. Куда его? Закричать? Позвать на помощь? Он скосил глаза в сторону. Мелко моросящий дождь смыл всех пешеходов. Да и на сопротивление сил у него уже не было. Он был сломлен. Самым большим и реальным – выполнимым! – желанием было просто опуститься на асфальт. Пусть он думает что хочет. Ногу подвернул или еще что. Захочет, сумеет – пусть тащит. Да и сил, если признаться, уже совсем нет.
– Быстрее, Артур! – раздался глуховатый голос сверху. – Поторапливайся. У нас всего пять секунд.
Ему остро захотелось посмотреть на говорившего. Этот голос, кажется, не похож на тот, что угрожал ему с заднего сиденья. Но страшно. Он знал по своему опыту, по полицейским сводкам, которых он прочитал неисчислимое множество, что заложников, увидевших лица похитителей, просто убивают. Такие свидетели никому не нужны. Они опасны.