, с кострами, когда они отправлялись с ребятами в ночное и его сердце все чаще сжималось острой болью от желания хоть на миг окунуться в день вчерашний, искупаться в прохладных волнах с детства знакомой речки, потом прилечь где нибудь на бережку, чувствуя приятное томление во всем теле и воскликнуть:
,,Гой ты, Русь, моя родная,
Хаты — в ризах образа...
Не видать конца и края -
Только синь сосет глаза,,
Но как забыть про эти серые немецкие кители, про те ужасы, которых он стал очевидцем, как убежать от всего этого кошмара, если даже звуки родной речи остались за океаном и нет никакой возможности вновь туда прорваться. Эх, война, что же ты, окаянная, наделала, за какие тяжкие грехи перед богом ты вошла в сердце его любимой родины? Он смотрел на лоснящуюся потом спину африканца, босыми ногами бегущими с тележкой по стропилам, а сам вспоминал тот злосчастный день, из-за которого он и был сюда сослан.
Месяцем ранее.
Комендант был в бешенстве. Директива шла за директивой, сверху от него ждали действий, а люди под его началом не могли как следует одного единственного партизана допросить и только взирали на него с плохо скрываемой безысходностью и немощью. Тот план, который предложил гауптшарфюрер Шульц, привел коменданта в ужас. Он вовсе не был сторонником таких кровавых репрессий даже по отношению к вражескому, захваченному народу. А если партизаны не выйдут из леса, если они предложение коменданта проигнорируют - что тогда? Действительно всех местных жителей на тот свет отправить с помощью веревки и куска мыла. Как бы потом в ставке его самого потом за такое самоуправство не вздёрнули! Так что в первый момент он с гневом отверг данное предложение и только воскликнул - думайте, думайте, господа офицеры! Я хочу вам доложить, что нигде, ни в одном селении нет такого бардака, как у нас. Да, случаются и там свои проблемы, но у них жертвы исчисляются единицами, вы слышите меня, единицами, а мы тут десятками отправляем жетоны на родину их безутешным матерям! У меня такое предположение, что вы отчаянно хотите меня под монастырь подвести, так вот, не выйдет, господа офицеры, я вас все таки научу работать!
Шуметь то он шумел, и кулаками махал, и ногами сучил, да проку от этого не было. Ничего путного в голову его подчинённых не приходило, а уж в его то и подавно. Все решила повторная диверсия на торфяники, которая на этот раз, увы, увенчалась успехом. Комендант, как об этом услышал, так сразу же и слег на больничную койку, да неделю в ней и провалялся, не отпуская от себя врача ни на минуту. Грешным делом доблестные сыны Вермахта уже считали, что и не выжевет. Однако силен оказался немецкий комендант, переборол свой недуг и первое, что огласил, встав с кровати - делайте что угодно, хоть вообще всю деревню до тла спалите, но что бы голову последнего партизана принесли мне на блюде.
Причем обещал сам лично в сыром виде эту голову с горчицей съесть, такие вмиг у него обнаружились варварские наклонности.
Местные жители сами себе эшафот готовили, собственными руками обустраивая место казни. Безусловно это их волеизъявление было продиктовано под дулом геройски державшихся конвоиров.
- Итак, господа, прошу минуту внимания. Завтра, как я уже неоднократно повторял, и вступит в свою завершающую фазу операция под названием,, капкан на зверя,, - гауптшарфюрер Шульц оценивающе оглядел всех офицеров, находящихся в данное время в стенах комендатуры. Шиллер не колеблясь решил отдать все бразды правления под личное начало Вольфганга, чем тот и не применул воспользоваться. - Я думаю вы в курсе, что данное мероприятие должно пройти как по нотам и все случайности противопоказаны. Завтра на площади должны присутствовать исключительно все местные жители, от малого ребенка до пожилой старухи и все наши солдаты, включая даже войска вспомогательные. Враг хитёр и осторожен, он может прибегнуть к контрмерам, но не им тягаться с доблестными сынами Вермахта, поэтому я и жду от вас полной самоотдачи.
- Господин гауптшарфюрер, но если все же произойдут форс-мажорные обстоятельства и ситуация выйдет из под контроля?, - решил подать голос один из собравшихся здесь офицеров с фиолетовыми подтеками под линзами очков от постоянного ежедневного недосыпания.
- Никаких ,,но,, быть не может, господин Вагнер! Или мы четко выполняем свое дело, или нам не место в рядах наступательной армии великого фюрера! - гауптшарфюрер ещё раз обвел взглядом лицо каждого из присутствующих в надежде чуть ли их не просканировать и воочию ознакомиться с их потаенными мыслями, надеждами, чувствами.
- Есть ещё вопросы?
Но вопросов не было. Офицеры молча сидели над огромным дубовым столом, стоящим посреди помещения и взвешивали каждое слово Шульца, тщательно его пережевывая. Да, на первый взгляд все выглядит гармонично и гауптшарфюрер знает свое дело, не зря сейчас руководит на заседании, но кто знает, как оно все обернется на самом деле.
- Если вопросов нет, то совещание считаю оконченным.
Потихонечку все начали расходиться. На заседании не было друзей Вольфганга, они инструктировали отдельные части и следили за их боевой готовностью, на них за этот период было положено тоже немало требующих оперативного вмешательства вопросов и обязанностей. Да что тут и говорить, сейчас каждый немецкий солдат работал чуть ли не на пределе своих возможностей.
Гауптшарфюрер медленно встал и подошёл к окну. Дорогу теплым ватным одеялом припорошил первый ноябрьский снег, укутывая с материнским теплом белым саваном дома, деревья, поля, немногочисленные улицы. Хрупкие снежинки скромно даровали покой и умиротворённость, хотелось сесть в кресло поблизости от камина, укрыться пледом и смаковать чашечку свежезаваренного кофе. А тут война, будь она трижды не ладна!
Шульц очнулся от мечтаний и захлопнул окно, поправив за собой шторы.
- Бог не выдаст, черт не съест, - пробормотал он где то слышанную поговорку, - нужно только верить в ту счастливую звезду, под сиянием которой ты родился, только в нее и верить!