Гауптман чуть ли не подмигивал коменданту, изображая из себя святую наивность и старательно делая вид, что в этом вопросе беспокоиться абсолютно не о чем. Подумаешь, Россия какая то, варвары одним словом!
Дорогой Вольфганг, не менее вас разделяю надежды на будущее процветание Германии, но не скажите ли вы мне, любезный вы наш, какого лешего твориться у вас под носом? Не удосужите ли чести объяснить, какие твари буквально несколько дней назад чуть не взорвали состав с секретным грузом, а сегодня, если я не ошибаюсь, была предпринята диверсия на торфяной склад, не так ли? Вашу мать, Вольфганг, вы можете дать четкий ответ, что происходит и когда вы собираетесь хоть что то предпринять? - несмотря на всю сдержанность комменданта его лицо пошло багровыми пятнами, а глаза метали настоящие шаровые молнии.
- Господин комменданта, осмелюсь вам заметить, что торфяники находятся не под моей юрисдикцией, я отвечаю только за железную дорогу, - улыбка Вольфганга сложилась в две презрительные усмешки, - но ничего страшного, если вы случайно об этом забыли. Ведь вы же прекрасно осведомлены, господин комендант, что незаменимых людей у нас нет и, быть может, кто то будет более способен справиться со столь сложной работой, которая, смею вам заметить, крайне вредна для вашего уже довольно таки изношенного сердца.
Шиллеру вначале показалось, что он не расслышал гауптмана или не правильно растолковал значение его слов, но постепенно до сознания коменданта стала доходить брошенная ему в лицо фраза с ярко выраженным подтекстом.
- Встать!!! Смирно!!! Слушай сюда, гауптман, - Шиллер уже не в силах был утаить своих истинных чувств к этому зарвавшемуся выскочке, - когда я на полях сражений вел батальоны в ад минометных орудий, когда я подставлял свою грудь под обстрел шальных пуль, ты, недоносок, девочек по кустам тискал! Если ты считаешь, что война для тебя это курорт, то ты у меня не то что в эту дыру, ты у меня в штрафбат побежишь, ты у меня на коленях под пулеметы поползешь, Шульц, помечая туда дорогу своим кровавым следом! И никакой гауляйтер за тебя не заступится! Я тебе даю неделю и если ещё раз на протяжении ста километрах услышу про русских пеняй на себя, ты меня понял?! Понял, я спрашиваю?!! - истерика и жгучая злость Шиллера была неподдельной, практически через каждое его слово с губ брызгала клочьями пена, единственное только искры вокруг не летали.
- Да понял, понял, - гауптшарфюрер недовольно пожал плечами, - ну так что, я свободен?
- Пошел вон, кретин! - и тяжёлая стеклянная пепельница, наполненная окурками, разлетелась на тысячи осколков о косяк вмиг закрывшейся деревянной двери.