Песок тихо осыпался под сапогами Степана, когда он медленно спускался с насыпи. Уже вечерело и необходимо было вернуться к месту дислокации. Гауптшарфюрер Шульц был педантом от рождения и не допускал от своих подчиненных безалаберного отношения к работе. Самовольная отлучка из части могла грозить строгим выговором.
- Степан, подожди минуту, - из тени ближайшей лачуги для чернорабочих вынырнула тень его брата, - я вижу ты на меня ещё злишься из-за той женщины?
Младший Красильников ничего не ответил. Он старался игнорировать Егора, словно никогда раньше не был с ним знаком.
- Да подожди ты, - видимо Егор не собирался отступать, - да, согласен, это было несколько бесчеловечно, жестоко, ну а как по другому?
- Егор, ты что, слепой, - кровь в жилах Степана уже начала понемногу закипать, - или просто больной на голову? Причем та женщина, когда вы чуть ли не всю деревню уничтожили? Эти поганые фрицы готовы любого русского отдать собакам на расстерзание, вплоть до малого ребенка, а мы их пособники. У нас все руки в крови, понимаешь?
Голос Степана срывался на визг, а кулаки судорожно сжимались. Казалось он готов вот-вот броситься на брата.
- И во все это меня вовлек ты, мой родной брат! Из-за тебя я потерял душу, честь, совесть! Где были твои глаза, когда подросток умирал у своей матери на руках, пытаясь загородить ее от фашисткой пули своим телом? Куда ты смотрел, когда долбаный фашист малолетнюю девочку зверски забил ногами? Это нелюди, Егор, нелюди! Мы с тобой слуги дьявола!
- А что же ты тогда, братец мой, так отчаянно в этом селении с женщинами да стариками сражался? Почему себе не пустил пулю в голову или немецкому офицеру, а принимал рьяное участие в подавлении народного мятежа?
,, Ну одного то я на тот свет отправил, - подумал про себя Степан, - эх, жаль только, обершарфюрер Мюллер загородил дорогу, целился я тогда в Шульца,,
- Нет у нас дороги обратно. Стоит нам заявиться в логово русских, как повесят на первом же суку и даже имени не спросят.
- А ты можешь что то посоветовать?
- Может быть, - плотоядно ухмыльнулся Егор, осознавая, что его вымученная правда начинает брать вверх, - просто меня послушай. Ты помнишь, как забирали отца, когда мы ещё были маленькими? Как у калитки рыдала мать, когда его отвозили НКВ-дэшники? А за что его забрали, ты мне не скажешь?
Егор выжидательно посмотрел на Степана.
- Молчишь? Так я тебе отвечу! За то, что соседу наша мать приглянулась, а она на приставания его половой тряпкой по лбу съездила. Да наш отец ему поперек горла был, так этот сукин сын надеялся, что когда отца к стенке поставят, то мать к нему страстью воспылает. Но обсчитался, сволота, мать и после смерти отца верной была, за километр этого кретина не подпускала. Вот он и на мать донос написал, из-за этой шкуры ее на Соловки то отправили. Знал об этом или нет, я тебя спрашиваю?