Входная дверь была открыта. На дворе стояла мертвая тишина. Окна смотрели на улицу слепыми черными провалами давно немытых и местами опутанных тонкой тесемкой паутины стекол.
- Пихлер, осмотри двор и все близлежащие постройки, мы с Мюллером в дом. Будьте осторожнее. - Вольфганг достал из кобыры сияющий от недавно наложенной смазки ,,вальтер,, и бесшумно проник в покосившиеся от времени сени. Первое, что ему бросилось в глаза это разбросанное в беспорядке женское барахло по всему периметру неуютного помещения. Становилось абсолютно ясно, что кто то в большой спешке покидал этот дом, стараясь поскорее унести ноги.
И все же Шульц и Мюллер обшарили каждый сантиметр, каждый потаённый уголок деревенского сооружения.
- Во дворе никого нет, - безапелляционно заявил Пихлер, входя в центральную комнату покосившегося строения. - Вижу у вас результаты не лучше.
- Поднимай тревогу, Ганс. Я хочу, что бы ни один солдат не знал покоя до тех пор, пока не выйдет на след этой чертовой сестры милосердия!
- Сейчас? - переспросил Мюллер? - Всю роту из-за одной какой то местной крестьянки?
Казалось, что Ганс просто не верит своим собственным ушам.
- Да, обершарфюрер, сейчас! - гневно воскрикнул Шульц, - и именно из-за одной чертовой крестьянки!
Женщину нашли под утро. Погода сильно изменилась, по улице шел монотонный противный дождь. Он однообразно барабанил по покрытым железными листами крышам, по придорожной пыли, превращая ее в грязное жидкое месиво и накладывая на сельский уединенный ландшафт пятна непроходимых луж. Даже сельская скотина попрятались от дождя под все мыслимые и немыслимые навесы, лишь изредко где то вдалеке промычит корова, да издаст хриплое кукареканье какой то ополоумевший петух. Было однообразно, серо, тускло и сыро.
Как я уже и говорил своему глубокоуважаемая читателю в помещение, снимаемое гауптшарфюрером Шульцем женщину привели уже под утро. С ней была ещё одна русская молодая девушка, весьма симпатичная, несмотря на ее простой и далеко неприглядный наряд. Как ее до сих пор оставили нетронутой доблестные солдаты Вермахта оставалось загадкой, но именно на чердаке этой черноокой славянки и пряталась пособница партизан.
Двое дюжих СС-овца бросили обеих к ногам Вольфганга.
Шульц молча проходил перед ними и лишь сосредоточенно в каждую всматривался. Кроме опрятно застеленной кровати, небольшого обеденного стола в центре комнаты со стоящей на ней искусно изготовленной вазой и небогатого букетика нарцисс и астр, кроме зеркала на одной из стен, да небольшого шкафа для одежды в комнате присутствовали ещё около пятерых немецких солдат, обеспечивающих надёжную охрану, да у входной двери жалко мялся сельский староста. Он же заодно и выполнял роль переводчика.
- Итак, - обронил наконец гауптшарфюрер, - я надеюсь до вашего сведения доходил указ коменданта о том, что за помощь партизанам человек, в этом деле замешанный подлежит смертной казни через повешивание. Одна из вас не сочла нужным к этому приказу прислушаться, вторая же, насколько мне известно, обвиняется в сокрытии преступницы, что с определенной долей вероятности может быть приравненно к измене интересам великого фюрера. Что вы можете сказать в свое оправдание?
Молодая девушка, стоя на коленях, сквозь рыдания пыталась подползти к сапогам гауптшарфюрера в попытке облобызать их и вымолить прощения, если бы не два солдата, крепко держащих по обе стороны ее за плечи. Вторая тряслась, как осиновый лист и чуть ли не выла, но за все время пока не проронила ни слова.
- Я облегчу вашу участь и обещаю отпустить вас, если вы мне сейчас же расскажете, где прячутся партизаны и дадите мне честное слово, что если вам ещё что нибудь станет известно о готовящихся диверсиях вы тут же мне о них доложите. Как бы местные жители не пытались очернить нас грязью, уверяю вас, милые дамы, что я не палач. Моя задача наводить порядок и следить за тем, что бы наши солдаты мирно соседствовали с крестьянами. Переведи, - бросил пристальный взгляд на старосту гауптшарфюрер Шульц.
- Я ничего не знаю, господин офицер, клянусь богом! - проголосила молодая женщина. - Клянусь вам, если бы мне что то было известно я бы сообщила вам об этом первой. Не убивайте, пожалуйста.
Девушку душили рыдания.
- Я вам верю, фрау, - изрек Шульц и практически в упор выстрелил молодой девушке в голову, - поэтому и считаю наше дальнейшее общение бессмысленным.
- А вы ничего не хотите добавить? - обратился он уже к пособница партизан.
Женщина в ужасе посмотрела на мертвое тело некогда весьма привлекательной девушки, на входное отверстие от пули, на кроваво-красную лужицу, образовавшуюся после выстрела и неожиданно вскочила на ноги, да так шустро, что пара солдат схватилась за оружие в опасении на то, что она сейчас неминуемо кинется на гауптшарфюрера, но Вольфганг жестом остановил их.
- Я все знаю, я расскажу, товарищ офицер! Я отведу вас туда, где они прячутся! Не беспокойтесь, товарищ офицер, я отведу вас той тропой, с которой они не ждут вашего появления! Они все будут в вашей власти, только не стреляйте!
Гауптшарфюреру трудно было сдержать самодовольную ухмылку.
- Я хочу, что бы в карательную операцию входили все полицаи, находящиеся сейчас в деревне. Позаботьтесь о том, что бы они все собрались у меня во дворе не позже, чем через пятнадцать минут, - обратился он к старосте. - с собой я возьму не более трёх солдат Вермахта.
- Господин гауптшарфюрер, а доложить о случившемся господину Пихлеру и Мюллеру? - спросил с нескрываемой ноткой озабоченности один из солдат.
Шульц на секунду задумался.
- Да нет, не стоит. Я думаю к тому времени, когда они оба проснутся, наша миссия уже будет закончена, - и Вольфганг ещё раз самодовольно улыбнулся.