— Проклятые буржуи! Пусть не проживет тот и дня, кто поверит их лживым речам! Они сами купаются в золоте и от нечего делать бесятся с жиру! «Мы облагодетельствуем рабочих, мы устроим колонию на новых началах жизни, где не будет ни господ, ни рабов, ни богатых, ни бедных! Все будут равны». Не верьте обманщикам! Они оторвали нас от работы, от наших семей, они обморочили нас будущим счастьем, и мы, дураки, позволили везти себя, как стадо баранов. Куда везут нас? На верную гибель или на рабство! Там они будут господами, там нет государства, нет законов. Мы будем их покорными слугами, будем выполнять их глупую, безумную затею. Я не хочу быть жалким рабом, меня не купишь ни за какие деньги. Пустите меня!
Безумный пассажир длинными обезьяньими руками растолкал толпу, и, пока никто еще не успел догадаться, что он хочет сделать, бросился за борт.
Волнение было очень сильно, спасти его не удалось.
Смерть этого безумца произвела на всех тяжелое впечатление. Пассажиры мрачно переглядывались, говорили что-то друг другу вполголоса, послышалось даже восклицание: «А Франц, может быть, и прав?!»
Но ясная и тихая погода скоро сгладила воспоминание об ужасах, пережитых в эти три дня. Только Стефенс долго ломал голову над словами, вырвавшимися из уст безумца. «Какая колония? Неужели они хотят заселить полярный материк? Только сумасшедшему может прийти в голову такая мысль! Да и что там делать? В таком холоде невозможны ни земледелие, ни скотоводство. А зимой просто обратятся все в ледяные сосульки».
Впрочем, освежив мозги крепким морским грогом, Стефенс мудро решил: «А мне какое дело! Лишь бы деньги заплатили».
По мере приближения к полярному кругу становилось все холоднее, и не так уже грело солнце. Небесная лазурь побледнела. Казалось, быстро наступала осень. Но свежий воздух бодрил, и на трех пароходах ни в ком не замечалось уныния.
Форстер подъезжал на шлюпке к «Буффало» и «Гризельде», всходил по трапу, опускался в междупалубное пространство и долго говорил о чем-то с пассажирами. Экипажи пароходов туда не допускались, но Стефенс слышал, как размеренный голос Форстера заглушал восторженные крики рабочих.
Показалась на горизонте земля, и, когда пароходы к ней приблизились, перед глазами всех открылся суровый полярный пейзаж. Темные, почти черные скалы окружали естественную бухту, в которую суда прошли через узкий пролив.
Местами берег представлял высокую недоступную стену, гладко отполированную волнами. Местами стена понижалась, и край ее пугал воображение фантастическими изломами, башнями, зубцами, бойницами. С правой стороны бухты прямо в море опускалась ледяная река — глетчер…
Пароходы пристали вплотную к той низкой каменной стенке, о которой предупреждал Форстер.
Перекинули мостки.
Здесь неожиданно оказалось, что, вместе с пассажирами «Утопии», экспедиция располагала с лишком 250 рабочих. Разгрузка пошла с чрезвычайной быстротой. Паровые лебедки вытягивали из трюмов ящики и тюки и перекладывали их на особые платформы, катившиеся по наскоро проложенным рельсам. Пока одна часть рабочих заканчивала разгрузку, другая быстро построила навес на столбах из какого-то легкого материала. Очевидно, что все части навеса и выросшего рядом с ними дома для жилья были заготовлены заранее и входили в состав груза.
Когда трюмы «Буффало» и «Гризельды» опустели, Форстер уплатил капитанам обещанную сумму и выдал еще награду экипажу. Все были довольны, и, когда «Буффало» и «Гризельда» отправились домой, они салютовали оставшимся флагами и выстрелами из маленьких носовых пушек. «Утопия» им отвечала.
При выходе из бухты, Стефенс оглянулся в последний раз, и сердце его невольно сжало тоскливое чувство.
Перед громадой черных скал «Утопия» казалась такой маленькой, на берегу сиротливо белел новый домик и копошились люди-муравьи…
Все это произошло почти за два года до разговора в отдельном кабинете Воскобойникова, едва не лишившего себя жизни, и таинственного химика Иванова.
Глава V
Сашка Коваль
Воскобойников после неожиданно полученной помощи стал ходить к Иванову. Тот странный разговор пока не возобновлялся.
Иванов занимал большую квартиру, хотя жил одиноко, холостяком. Единственной прислугой у него был мрачного вида смуглый мужчина. Между хозяином и слугой Воскобойников подметил необычные отношения, почти товарищеские, но черный видимо боготворил химика и был ему предан всей душою.
На медной дощечке, прибитой к двери, значилось: «Комиссионное бюро по делам финансирования новых изобретений и технических предприятий».