— Видя, что я молод и силен, общество поручило мне объездить дальние деревни и наладить сбор пальмового масла. Габон— самая жаркая, самая вредная, самая гибельная часть экваториальных лесов.
— Но все-таки ты был там не один?
— Меня сопровождали повар и два гребца.
— И ты потерял свою пирогу?.. Отвечай!.. Подожди, сначала выпей!.. Пей или я набью тебе морду!
Лабро пил и задыхался. Теперь все его тело было покрыто потом, как там, в Габоне, но этот пот был холодный. Тем не менее у него не хватило смелости лгать. Слишком много он думал об этом ночами, ворочаясь без сна. Если б не «это», он был бы порядочным человеком, и притом счастливым. Пережитое неизменно вспоминалось ему раз в два или три месяца, внезапно и так одинаково, что он называл это «своим кошмаром».
— Я не терял своей пироги,— признался он.
Жюль смотрел на него, нахмурив брови, силясь понять, поверить.
— Так что же?
— Что ж... ничего!. Было знойно... Кажется, меня трепала лихорадка. Мы трое суток сражались с насекомыми...
— Я тоже...
— Мне было двадцать два...
— Мне тоже. . Даже меньше...
— Я не знал Африки...
— А я?.. Пей!.. Пей живо, черт подери!.. У тебя была пирога, и ты все-таки...
Как мог мосье Лабро, бывший мэр Поркероля, как мог он в мирной атмосфере своего острова объяснить тот непостижимый факт?
— У меня был негр, гребец, из племени пагу, постоянно жавшийся ко мне. Это мне надоело...
В этом и была истинная причина его преступления. Да, он сознавал, что совершил преступление, и не искал оправданий. Если бы тридцать лет назад он просто убил человека, возможно, он больше не думал бы о случившемся. Но он поступил хуже и понимал это.
— Продолжай!.. Так ты не выносишь пагу? Нежная натура!.
Болота Мболе... Рукава рек с мутной водой, на поверхности которой беспрестанно лопаются большие пузыри, а в глубине копошится всякая нечисть. И нигде ни клочка твердой земли. Низкие берега покрыты такой густой растительностью, что сквозь нее почти невозможно продираться. И насекомые днем и ночью такие злобные, что большую часть времени приходится носить накомарник, под которым можно задохнуться.
Можно было плыть целый день, не встретив ни хижины, ни человека. И вдруг между корнями шандала он увидел пирогу и на этой пироге надпись:
«Руки прочь от этой лодки под страхом смерти.
Жюль».
— И ты взял ее?
— Простите меня!
— Я уже говорил тебе и повторяю: обращайся ко мне на «ты». Между нами оно удобнее. А со мной было так: я уже несколько дней подыхал с голоду и пошел пострелять дичи. А когда вернулся, то оказался вроде как пленником на острове.
— Я не знал.
Он не только взял пирогу, но злой демон его подзадорил ответить грубостью на запрет неизвестного. На самом объявлении, которое он оставил на виду там, где стояла пирога, он написал:
«Катись к чертовой матери!»
И храбро расписался: «Оскар Лабро».
— Простите меня! — повторял теперь пятидесятилетний человек, бывший путешественник.
— ...А вокруг меня в воде крокодилы и крокодилы.
— Да...
— А на суше — змеи и мерзкие пауки. А черные носильщики уже раньше бросили меня... Я был один как перст. Так-то друг мой!
— Еще раз прошу: простите меня!
— Ты подлец, Оскар.
— Да.
— Небывалый, удивительный, чудовищный подлец. И при всем том, ты живешь счастливо!
Говоря это, Жюль смотрел на прелестный розовый домик, утопавший в цветах герани, и на мадам Лабро, которая время от времени подходила к окну и выглядывала в него. Станет ли Лабро отрицать? Ответит ли он, что вовсе не так уж счастлив? Он не посмел.
Похлопывая себя по деревяшке, Жюль буркнул:
— Там я и оставил ногу.
И Лабро не посмел спросить, как: в зубах ли крокодила при попытке бегства или из-за какой-нибудь заразы.
— После этого я занимался чем попало. Ты не спрашивал себя, почему после первой открытки, посланной из Аддис-Абебы, я не явился сразу? Наверное, это внушило тебе надежду? А дело в том, что у меня не было ни гроша и приходилось изворачиваться, чтобы заработать на хлеб в пути... С моей деревяшкой, понимаешь?
Любопытная вещь! У него теперь был гораздо менее грозный вид, чем час назад, и временами, глядя на них, можно было подумать, что это двое старинных друзей. Жюль нагнулся над мосье Лабро, схватил его за лацканы халата, приблизил к нему лицо.
— Еще бутылку!.. Да, да, я пью... И ты будешь пить со мной всякий раз, как мне захочется... Это, право, не большое требование, а? Что у тебя с глазом?
— Несчастный случай,— ответил Лабро.
— Какой несчастный случай?