— Я откупоривал для жены бутылку... бутылку с уксусом... Горлышко отскочило, и осколок стекла попал мне в глаз.
— Здорово!.. Долго ты оставался в Африке?
— Десять лет. Три трехгодичных срока с отпусками... А потом меня отозвали в Марсель.
— И там ты стал чем-то вроде директора?
— Помощником директора. А пять лет назад я из-за глаза вышел в отставку.
— Ты богат? Нажил состояние?
Тут перед мосье Лабро забрезжила надежда. Надежда и одновременно тревога. Надежда отделаться деньгами. В конце концов, почему же нет? Даже на суде слова «под страхом смерти» не всегда означают, что осужденного казнят. Есть каторга, тюрьма, денежное возмещение.
Почему бы не денежное возмещение? Но только он не решится назвать цифру, боясь, как бы у того не разыгрался аппетит.
— Я живу в достатке... »
— У тебя рента, а? Какое приданое ты дал за дочерью Ивонной?
— Маленький дом в Гиере.
— У тебя есть еще... дома?
— Еще два... Они невелики.
— Ты скуп?
— Не знаю.
— Ну, да это неважно. Ведь это ничего не меняет.
Что он хочет этим сказать? Что не желает брать деньги? Что он держится за свою невероятную угрозу: «под страхом смерти»?
— Пойми, Оскар, если я что решил, то уж никогда не меняю. Дал слово, и все! Но я не тороплюсь...
Нет, ему это не снилось. Он сидел в знакомом кафе. Мосье Лабро видел кафе смутно, но оно было на месте. Голоса, которые раздавались вокруг, на террасе и внутри, были голосами его друзей. Виаль, босой, с неводом на спине, проходя мимо, бросил ему:
— Лодка в порядке, мосье Лабро.
И он бессознательно ответил:
— Спасибо, Виаль!
Никто, ни один человек не подозревал, что он приговорен к смерти. На суде, по крайней мере, есть средства защиты. Там адвокаты, репортеры, осведомляющие общественное мнение. Самый отъявленный негодяй иной раз может внушить сочувствие или жалость.
— В общем это будет зависеть главным образом от твоего острова, понятно?
Нет, он не понимал. И он снова увидел, как наклонилась бутылка и наполнился его стакан. Взгляд, которому нельзя было противиться, принудил его поднести вино к губам и пить.
— Того же самого, Жожо!
Он внутренне протестовал: пять бутылок, это невозможно. Он никогда не выпивал столько за неделю. Кроме того, желудок у него был склонен к неполадкам, особенно после Африки.
— А комната хороша? Надеюсь, она выходит на площадь.
— Конечно. Я скажу Морису.
Предлог, чтобы хоть на миг удалиться, войти одному в прохладный полумрак кафе, а главное — подышать не под свирепым и глумливым взором Жюля. Но тот заставил его снова сесть, положив ему на плечо руку, тяжелую, как свинец.
— Мы это сейчас увидим. Возможно, мне здесь понравится, и в этом случае у нас останется время, прежде чем мы...
Не мог ли Лабро усмотреть в этих словах слабый проблеск надежды? Если подумать, Жюлю не было никакого смысла его убивать. Он просто хотел, чтобы его содержали, хотел жить на чужой счет.
— Не думай этого, Оскар. Ты меня еще не знаешь.
Лабро ничего не говорил. Черты его лица оставались неподвижны. Глаз его, вернее глаза, нельзя было видеть за темными очками. Как же его собеседник угадал?
— Я сказал «под страхом смерти», правда? Но пока что мы можем познакомиться ближе. Собственно говоря, мы друг о друге ничего не знаем. Ты мог быть куцым и тощим, плешивым или рыжим... Ты мог стать подлецом, еще подлее, чем раньше. Ты мог быть также северного типа или бретонцем. И вот все выясняется, хотя мы и не ходили вместе в школу!.. А что, правда, будто твоя жена не очень покладиста, а?.. Конечно, она тебя изругает за то, что от тебя разит винищем, и за то, что ты до полудня сидел на террасе в пижаме. Смешно-таки, что у тебя такой вид в этот час. Жожо!..
— Умоляю вас...
— Это последняя... Одну бутылку, Жожо!.. Что я сказал? А, да, что у нас хватит времени, чтобы познакомиться ближе... Кстати, о рыбной ловле. У меня никогда не было ни времени, ни случая поудить. Завтра ты меня поучишь... А правда, что здесь ловится хорошо?
— Правда.
— И тебе удается ловить?
— Мне тоже... Как и другим
— Мы пойдем. Захватим с собой бутылки... Ты играешь в шары?.. Хорошо, я так и думал. Ты поучишь меня и в шары... Это время не пропащее, а? За твое здоровье!.. Под страхом смерти, не забудь!.. А теперь я пойду наверх и лягу.
— Не поев? — невольно воскликнул мосье Лабро.
— Милашка Жожо принесет мне завтрак в комнату.
Он поднялся пыхтя, сделал попытку найти равновесие, качнулся в сторону двери, но не попал в нее. Где-то раздался смех. Жюль повернулся, свирепо шаря глазами, и наконец обратился к Лабро: