— Как спал, отец Додура?
— Ерунда снилась, — произнес Кака-бай и, повернувшись к Ай Биби, долго смотрел на ее ноги. — Твои туфли во сне видел. Надел их и пошел по ковру.
— Дорога будет!
— Нет, — сказала Ай Биби, — туфли во сне видеть — замуж выйти!
Так начался черный день.
Сказав нечаянную дерзость, Ай Биби спряталась за спины толстой Наубад Гуль и Руби Гуль. Анна Джемал, звякнув нагрудным серебром, назвала девочку дурой. Кака-бай подумал: «Должно быть, еще раз женюсь!» И рассердился: «Когда же будет конец ожиданиям? Неужели покупать шестую?.. Тощие, жирные, старые, спелые! Второго сына родить не могут! Так всех овец и верблюдов придется обменять на жен».
Кака-бай поднялся и ударил Ай Биби ногой.
Нур Айли, покрыв Дик Аяка кошмой и подвязав ему торбочку с ячменем, подошел к кибиткам. Он видел, как Ай Биби опрокинулась, теряя барык[2], и уткнулась в несок.
— Все пропадите! Прочь! — крикнул Кака-бай и засопел.
Шестнадцатилетняя женщина поползла за кибитку.
— Зачем бьешь? — неожиданно для самого себя спросил Нур Айли — и отступил, смущенный непочтительностью вопроса.
Ай Биби скользила по песку. Черные волосы блестели под солнцем. Нагрудные украшения, повиснув, оставляли на песке неровный след. На разбитом подбородке висела капля крови.
— Ее надо бить трижды три раза в день. Всех бить! Они не женщины… Тебе что нужно? — прошептал Кака-бай.
Нур Айли подошел к хозяйским кибиткам, чтобы за пиалой чая узнать, не пора ли ему, избалованному тренеру, быть готовым к тревогам времени. Колхозники хотят купить Дик Аяка. Все может быть. Аллаяр Сапар настойчив в своих желаниях. Он сказал после скачек:
— Нам нужен жеребец, а не пачкун без рода и племени. Зачем Кака-баю Дик Аяк? Любоваться? Пусть любуется своими женами. Мы хотим купить коня у Кака-бай. Помоги нам.
— Хорошо, — ответил. Нур Айли, — вы купите жеребца, а я куда? Конскую спину я себе всегда найду. Но я хочу, чтоб это была спина Дик Аяка. Другой мне не надо.
— Пойдешь к нам с Дик Аяком. У нас семнадцать маток. Будут жеребята!.. У баев теперь вечер, а впереди ночь, даже луны не видно. Подумай, что с тобой может быть!
— Что со мною может быть?
— Когда-нибудь прогонит тебя Кака-бай, как чужую собаку.
— Не прогонит.
— Ну, так пропадешь вместе с ним. Сейчас ты большой человек, тебя уважают, а ты байскую славу возишь на конской спине!
— Кака-бай жеребца не продаст.
— Ты будешь у нас первый, в почете. Может быть, продаст?
— Нет.
— Мы тебя очень уважаем, Нур Айли! Байское счастье кончается. Останешься ты без Дик Аяка.
— Хорошо, приезжайте на колодец. Я поговорю с Кака-баем.
Кака-бай сидел на белой кошме в тени кибитки. За кибиткой осторожно всхлипывала Ай Биби. Кака-бай вытянул ноги за границу тени и в горестном недоумении покачал головой. Солнце пригрело его пятки.
— Вах, — вздохнув, произнес Кака-бай, — все перевернулось! Плохое время. Даже женщины перестали рожать. Не нужно мне ни овец, ни бесплодных жен. Все продам. Надену рваный халат. Сяду на Дик Аяка, стану ездить среди чарвадаров. Коня пущу в случку, он будет мне хлеб зарабатывать.
— Я хочу сказать тебе, Кака-бай…
— Я не Кака-бай, а Кака-бедняк!
— Я боюсь, Кака… Кака-ага! Когда ты распродашь всех овец…
— Всех я не продам.
— …ты не сохранишь Дик Аяка. Его все знают. Такие лошади — в сто лет одна. Все хотят коня, с которым и ветер не может сравниться. Мой совет — продай Дик Аяка.
— Не продам.
Кака-бай был упрям. Пусть овец забирают. Пусть жен забирают, кроме Ай Биби. Но расстаться со своей гордостью?! Беспокойная гордость… Может быть, продать?
Додур бросил на песок тушу джейрана с простреленным сердцем и спрыгнул с коня. Батрак принял вспотевшую лошадь. Додур вытер папахой лицо и пошел к кибиткам.
В походке его чувствовалась настороженная мягкость. Все радости скупой и солнечной жизни песков были доступны сыну Кака-бая, но будущего не было. Ленивое байское благополучие становилось прошлым. Впереди лежала неизвестность.
Жизнь на богатом колодце сделала его презрительным к людям, неизвестность — беспокойным и злым. Кака-бай был ленив и податлив, сын Кака-бая порывист, невесел и жесток.