Я кивнула. Пошла переодеваться. В ванную. Ну и что, что только что я лежала перед ним абсолютно голой. Границы нужно ставить, хоть какие-то, хоть мифические, но надо.
Пижама оказалась большевата, но я закатала рукава и подвернула штанины. А вот белье действительно в самый раз.
Очень даже премиленькое, в мелкий цветочек и с узким кружевом по краю.
Когда я вышла из ванны, Сани продолжил:
— Ужинать будем здесь, все привыкли. Я часто это практикую. В доме кроме домработницы и матери никого нет. Но мать редко выходит из спальни, у нее в последнее время сильно подводят ноги. Поэтому мы перестали ужинать вместе в столовой. Еду я принесу сейчас, уже, наверное, все готово.
— А у домработницы не будет вопросов, почему я осталась здесь?
— У нее не бывает вопросов, иначе бы старушка Василина здесь столько лет не работала.
Я с облегчением вздохнула: извозчик-то был портовый, а они там все вечно подшофе, завтра про меня никто и не вспомнит. А вот вездесущая домработница очень даже много чего напридумывать может.
Но зря я беспокоилась. За ужином Сани рассказал, как эта простая женщина в свое время помогла его матери выдержать удар — арест, а потом и казнь мужа, и расставание с единственным маленьким сыном, которого пришлось отослать из имения на учебу. Цори Лина Копенген и ее верная домоправительница, нянька и подруга в одном лице цори Василина, оставшись практически без средств к существованию, все же сумели отстоять и имущество, и с голоду не умерли, и даже еще преуспели в ведении домашнего хозяйства. Но обратная сторона медали у этой истории тоже была. Отвернулись друзья и все, кто таковыми когда-то назывался, побоялись тоже попасть под горячую кровавую руку королевских приспешников, дерущихся за власть и магию. Зато появились новые знакомые — с простого люда, те кто не задирал нос, а помогал при любой возможности. Вынужденная изоляция пошла даже на пользу: вернувшись домой, Алекс Копенген мог спокойно заниматься в своей лаборатории, восстанавливая изобретенные отцом, но со временем утраченные рецепты снадобий.
Сани нравилось это все, он любил математику, точные расчеты, и чувствовал магию. И хоть в современном мире настоящих магов осталось не так много, и артефакты, заряженные магией, стали практически недоступны большинству из-за своей огромной стоимости, зато страны пошли по технократическому пути развития. И только высшие слои еще мешали магическое и технократическое, получая что-то в своем роде уникальное, но все же недолговечное.
Вот об этом я и сказала Алекса, напрямую:
— Сани, твои целебные мази ведь тоже заряжены магией, — я не спрашивала, а утверждала. — Поэтому изобретение твоего отца запретили?
— Да. Высший совет тогда решил, ты наверное знаешь, что магия в дефиците и продолжает постоянно иссякать. Источники силы угасают, а магов, которые могут без последствий этими источниками пользоваться и подпитывать себя, вообще осталось в нашем королевстве с десяток. Отец не мог управлять магией, он ее просто чувствовал, как и я, но посчитал, что если принять силу потоков энергии, как силу солнечного света, то можно вывести формулу распределения, а значит научиться строго дозировать магию и наполнять ею лечебные составы. У него все получилось. Магия действует лишь как Реактив, запускает процесс, пробивает блоки и показывает правильное направление. А дальше организм начинает сам исцеляться, ведь в нас тоже энергия, но мы ей не пользуемся в полную силу, чтобы, как бы это правильнее сказать, не растратить свой ресурс очень быстро и не отправиться на тот свет раньше времени.
— Поэтому ты говоришь, что не знаешь сколько потребуется времени для заживления, — я неопределённо махнула рукой в сторону своих шрамов на лице.
— Да, здесь во многом исцеление зависит от твоего желания. От настоящего желания, а не от прихоти, когда просто хочется быть красивой, потому что…
— Поняла, — опустив голову, буркнула я. Во мне второго больше, чем истинного желания, хотя бы потому, что мне совершенно не хотелось держаться за эту жизнь в последние годы.
— Не переживай, магия знает, как лучше. Она не навредит.
Я молча согласилась, заранее вверяя себя этому юному целителю. Разобраться, чего во мне больше: черноты, боли, обиды или желания жить и мстить, можно и в другое время. Сейчас же стоило просто наслаждаться ужином. Дикая птица, неизвестного мне названия, была запечена с медом и зерновой горчицей. Мясо с сочным, кисло-сладким соусом, просто таяло во рту, а картофель — рассыпчатый, сдобренный маслом, прекрасно дополнял горячее блюдо. Из овощей Сани принес молодые огурчики и редис, порубленные большими кусками, присыпанными крупно дробленой солью. Отдельного внимания заслуживал хлеб — ноздрястый, свежеиспечённый, с хрустящей корочкой.