— Ничего она не занимается. Она голову Егору кружит. — Егором мальчишки звали Игоря.
Возникло неловкое молчание. Игорь безмятежно грыз травинку. Валя, сидевшая с девочками, сделала вид, будто ничего не слышала. Упавшим голосом, чтобы как-то сгладить неловкость, Николай добавил:
— Если бы со мной так занимались, я бы в университет попал…
Валя зарделась и неожиданно властным тоном сказала: «Ну, хватит!» Она низко и плотно повязала голову платком, легко выпрямилась, отряхнула платье и с ожесточением стала рубить уже зацветающую сурепку. Молча за ней поднялись и остальные. Эту тему больше никто не затрагивал, но наш староста перестал опаздывать к отбою.
Дни летели за днями, безмятежные дни нашей жизни на Зеленой улице. От них в памяти остался ясный и чистый след, какое оставляет в душе безоблачное торжествующее летнее утро.
Дни летели за днями, и все шло своей чередой: работа, маленькие смешные недоразумения на кухне, веселые вечера на поляне возле вагончиков, куда теперь собиралась вся совхозная молодежь.
Однажды в конце июля зашел директор и показал телеграмму из Турочака, что в Горном Алтае. В ней было сказано, что в совхоз выезжают всем классом на постоянную работу выпускники турочакской школы. Нашего полку прибывает!
— Где селить их будем? — размышлял Владимир Макарович. — Если здесь же — не поругаетесь?
Теперь жили ожиданием встречи с новенькими. К трем нашим вагончикам подтянули еще два, так что образовалась Зеленая улица.
А главные заботы, которыми жил совхоз, еще обходили нас стороной: на сто двадцать комбайнов есть только двадцать семь комбайнеров; нет палаток, чтобы разместить по меньшей мере пятьсот человек, прибывающих на уборку; бурильщики вновь не обнаружили воды, «Стройгаз», наш подрядчик, по сути дела, законсервировал строительство механической мастерской, без которой совхоз не может больше жить… И еще и еще многие большие и малые заботы…
НАЧАЛО
Позвонил секретарь Усть-Пристанского райкома комсомола и попросил как-нибудь в воскресенье привезти всех ребят домой. Приходили уже несколько родителей с жалобой, что в совхозе их дети живут в очень тяжелых условиях. Мы терялись в догадках, кто мог наболтать такое. Заработки сейчас были вполне приличные, питание удовлетворительное, причем никаких порций не соблюдалось, каждый ел столько, сколько хотел. Короче говоря, не было никаких оснований для паники.
За прошедший месяц дома побывали несколько человек. Ездила домой, в Усть-Пристань, Бажина. Щукин был дома уже два раза. Кто из них мог наговорить лишнего?
В последнюю субботу июля взяли машину, и все вместе отправились в Пристань. Когда уже сидели в кузове, я рассказал о разговоре с секретарем райкома и попросил дома говорить только правду. Все возмущались происшедшим, а Витя Новичихин, сжав кулаки, сказал:
— Найти бы того, кто болтает, и выбросить на ходу из машины!
Выбросить, конечно, не выбросили бы, но досталось бы ему крепко.
— Может быть, это Четвертаков? — высказала предположение Бажина.
Оказывается, на днях Юлька был в совхозе. Появился среди рабочего дня, поел на кухне, посмотрел вагончики — и исчез. Кроме Нэли, его никто и не видел. Все вздохнули с облегчением: с присутствующих обвинение снимается. Правда, не хотелось верить, что и Юлька мог допустить подобную подлость, ведь он все же свой человек, одноклассник.
Машина несется по полям! Они изменились с тех пор, как мы ехали сюда. Тогда пшеница была по щиколотку, стояла густой зеленой щеткой. Теперь она выколосилась, стала буреть и тяжело ходила под ветром. А кое-где хлеб уже полег, будто кто-то огромный валялся по полю.
На Чарыше задержались. Прибывала с гор вода, переставляли припаромок. Мальчишки помогли плотникам, потом разделись и стали со свай нырять в воду, показываясь из нее почти у другого берега. Течение здесь быстрое, и река довольно широка, но все они очень ловки и сильны. Девочки забрались в заросли ивняка и подняли там визг и гвалт. Уже ка закате перебрались на другую сторону. Здесь дорога идет по высокому берегу Оби. Ветер стих, и Обь из серой стала голубой, потом и сама она и все ее бесчисленные протоки, не прикрытые сумрачной тенью высокого берега, порозовели. Далеко-далеко, за дальними протоками, — хмурый темно-синий частокол соснового бора. Хороша эта земля!
А какой красивой с высокого берега показалась Усть-Пристань, вся в купах громадных зеленых тополей! Уже через час принаряженные и чуточку задающиеся краснодарцы появились в парке и на стадионе.