На следующий день ровно в семь вечера собрались у райкома, где нас ожидала машина. Друг другу обрадовались, будто долго не виделись. Сообщали новости. Юлька — дома, в Пристани, но его никто не видел. Скрывается!
Быстро темнело, подул встречный свежий ветер. Разговоры и песни смолкли, все уселись теснее друг к другу. Машина быстро несется вперед, над нами темное звездное небо, и хочется так ехать долго-долго, думать о своем, что было и что еще будет; и на душе нет никакой тревоги, потому что рядом — товарищи, верные мальчишки и девчонки.
Когда подъехали к вагончикам, в одном из них горел свет. Конечно, турочаки! Прыгали с машины и бегом к вагончику, столпились в дверях, облепили окна. Ожидали, что будет человек двадцать, но там хозяйничали всего шесть девушек. Они несколько испугались, когда появилось столько любопытных физиономий. Самая маленькая девчонка, в лыжных штанах и в очках, громко и строго, но явно не своим голосом спросила:
— Чего надо?
— Не бойтесь, мы усть-пристанские! — успокоил Игорь. — Давайте знакомиться. По телеграмме мы думали — вас больше будет.
— По какой телеграмме? — спросила уже своим собственным приятным голосом очкастая. — Мы телеграмму не посылали.
— Вы турочаки? — озадаченно спросил Игорь.
— Нет, мы пермячки!
Недоразумение выяснилось очень быстро. Прибыла «дикая» бригада десятиклассниц из Пермской области. Но это, собственно, нисколько не уменьшило энтузиазма во время знакомства. Шутили, смеялись, спрашивали имена друг у друга и тут же забывали.
Турочаки приехали на следующий день вечером. В кабинет директора еле-еле можно было протиснуться. Пристанцы и пермячки в полном составе на правах старожилов расположились в приемной, хотя их никто не приглашал. Новенькие сидели у Владимира Макаровича. Он рассказывал о совхозе и призывал в качестве свидетеля, что говорит истинную правду, торчавшего в дверях Игоря. Турочаки сидели с напряженными, строгими лицами. Но время от времени они с простодушным любопытством смотрели на веселые физиономии, выглядывавшие из-за спины Игоря.
На кухне в этот момент шла лихорадочная возня. Новеньких очень хотелось накормить с дороги, но, как назло, вечером после танцев здесь были произведены невозместимые теперь опустошения. Расторопная Унжакова побежала по хозяйкам покупать молоко.
Ужинали поздно, после того, как турочаки разместились в своих вагончиках. Свет уже потух, вместо ламп горели два керогаза. Нэля Бажина в белом переднике и косынке раздавала всем по кружке молока и большому круто посыпанному солью куску хлеба. Было хорошо.
Из Москвы, с Всемирного фестиваля, вернулся Женька. Он ездил с делегацией от Алтайского края. Всем, конечно, хотелось побывать в Москве, но путевка была одна, и, когда решали, кому ехать, все проголосовали за то, чтобы поехал Рябов.
Приехал Женька до отказу набитый впечатлениями, прифрантившийся и веселый. Он добрался до совхоза днем, когда все были на свекле, и сразу помчался в поле. Под предлогом нестерпимой жары был сделан длинный перерыв. Все собрались в вагончике у мальчишек послушать Женьку. Возбужденный встречей с ребятами, попыхивая сигаретой из длиннющего мундштука, Женька рассказывал о фестивале и Москве.
По случаю приезда Женьки обедали не на улице, как обычно, а в вагончике. Это было связано в значительной мере с тем, что во время обеда была распечатана и выпита привезенная Женькой из Москвы пузатая, с яркой наклейкой бутылка рому.
Стало шумно и весело. Мальчишки затеяли меряться силой. Рябов усердствовал больше всех и не заметил, как против него составили заговор. Игорь подмигнул мальчишкам, и в одно мгновение расходившийся не в меру Женька оказался высоко поднятым над землей и стиснутым таким образом, что не мог пошевельнуть ни ногой, ни рукой. В таком положении он был доставлен к огромной бочке с водой, которая стояла возле кухни, и торжественно опущен в нее.
Сначала Женька страшно разъярился, ругался, сыпал угрозы, но, сидя в бочке, окруженный со всех сторон хохочущими мальчишками и девчонками, пришел в себя, широко улыбнулся и погрозил кулаком Игорю, который с невинным видом курил из диковинного Женькиного мундштука. Пуская кольцами дым, староста объяснил:
— Это на всякий случай, чтоб ты не вздумал нос задирать!
В тоне, каким это было сказано, в хорошей, доброй усмешке Игоря, в веселых шутках мальчишек и девчонок по адресу Женьки, выжимавшего штаны и рубашку, было неподдельное, искреннее дружелюбие. Женьку любили и радовались, что он вернулся, этот немного взбалмошный, порывистый до горячности, умный и веселый, хороший парень.