Никогда я прежде не предполагал, что все, что связано с совхозом, так быстро и сильно привяжет к себе. В какие дни становится все это близким и родным — люди, земля? В ясные, легкие дни или в те трудные, когда напрягаешь все свои силы и волю?
Кто знает! Но как сильно, должно быть, привязан к совхозу Владимир Макарович, несущий свое тяжелое директорское бремя, хотя он, очень больной человек, давно мог бы спокойно жить на пенсии. Привязан всем, что было сделано им на этой земле в удивительные, неповторимые целинные годы.
ТУГОЙ УЗЕЛ
На ферме дела шли неважно. Весна принесла новые заботы. Все как-то подбиралось одно к одному и запутывалось в такой тугой узел, который никак нельзя было разрубить одним ударом.
Кончались корма, и сейчас их негде было взять. Бурно таял снег, затапливало соломенные времянки, в которых был размещен скот. Коровы так размесили проходы, что застревали сами, не говоря уже о доярках. Таюшка Чудова, раздавая отходы, увязла почти по пояс. Женька с Игорем с трудом вытащили ее оттуда, но одного сапога так и не нашли.
Часть механизаторов, работавших зимой на ферме, пришлось отпустить на отделения. На планерках директор предупреждал о недопустимости ослабления внимания к животноводству, но тем не менее внимание всего начальства к животноводству ослабилось: захлестывали заботы, связанные с надвигающейся посевной.
Ребятам, пришедшим месяц назад на ферму, и прежде всего Рябову, казалось, что с их приходом здесь сразу все изменится, станет лучше. Но как они ни старались, как ни были беспощадны к себе в работе, а улучшения не наступало.
Между тем все то, что они сейчас самоотверженно делали, было самым мудрым и самым нужным. Только в ней — в ежедневной, ежечасной самоотверженности людей, работавших на ферме, было теперь спасение. Правда, в поле не оставалось ни одного стога сена и ни одной скирды соломы, но в оденках его было на добрый месяц. Только трудно было брать. Надо искать, копать талый снег, на котором в валенках сыро, а в сапогах холодно. А другого выхода нет. Силосом можно кормить без ограничения, но для этого тоже надо как следует потрудиться. И чтобы не терять времени на ходьбу, мальчишки поселились здесь же, на ферме в вагончике. В конечном итоге это дополнительно возов пять силоса в день.
Кое-кому их переселение сюда не понравилось. На второй день Игорь застал одного из конюхов с мешком ворованной дробленки, которая предназначалась телятам.
— Ты что же, гад, делаешь? — глухо спросил Игорь с потемневшим от ненависти лицом.
Игорь ожидал чего угодно, только не того, что произошло. Здоровенный мужчина упал перед ним на колени и, ерзая по сырому навозу, стал божиться, что никогда больше не сделает ничего подобного. Игорь спрятал руки в карманы и пошел прочь. На душе у него было очень тоскливо.
Ночью он долго не мог уснуть. Лежал с открытыми глазами на своем полушубке, заложив руки под голову.
— Ты веришь, что мы доживем до коммунизма? — неожиданно спросил он Евгения.
— Ты это серьезно? — ошарашенно привстал тот со своей полки.
— Не вообще человечество, — продолжал Игорь, — а мы с тобой — доживем до него? Прежде я никогда даже не задумывался над этим: ясно, доживем. Всегда думал, да и сейчас так думаю: чертовски повезло родиться. С одной стороны, много еще надо сделать до коммунизма. Это интересно — делать его своими руками. А с другой стороны, все-таки обязательно хочется посмотреть, как там будет. От этого голова кругом идет. Увидеть то, о чем люди мечтали целые тысячелетия. Ты не спишь?
Разве мог Женька спать при таком разговоре!
— А когда вижу таких вот, как сегодня, начинает казаться — не доживу. Они же вперед тебя норовят просунуться; думают, там только жрать будут.
— Я тоже об этом размышлял, — сказал Женька. — Сколько всякого безобразия от пьянки и бесчестности. И когда подумаю, что где-то такой присосавшийся намазывает наш хлеб нашим маслом и еще втихаря на советскую власть шипит, не знаю, что бы сделал!
Коротки стали весенние ночи. Только заснули ребята, а уже надо вставать. Явились девчонки, подняли шум и возню, загремели ведрами. Явно с похмелья позже всех пришел бригадир и, не переводя духа, стал ругаться самой отборной бранью. Будто ошпаренные, доярки хватали ведра и выскакивали из вагончика.
На скулах Игоря застыли тугие желваки. Не отрываясь, он недобрыми глазами смотрел в лицо бригадира, который был намного старше его. Как могли они терпеть это прежде? Ведь это повторялось почти каждый день!