— Если ты еще будешь ругаться при девчонках — убью, — сказал Игорь. — И пьяный никогда больше не заявляйся сюда. Ясно?
— Ты что, ошалел? — На лице бригадира застыла растерянная улыбка.
Игорь молча хлопнул дверью вагончика.
Вечером, когда верхом на лошади Женька пригнал поить скот, подъехал, тоже верхом, Владимир Макарович. Прищурившись, он внимательно осматривал каждую корову, проходящую мимо.
— Что давали сегодня? — спросил он у поравнявшегося с ним Рябова.
— А вы не знаете, что есть у нас? — грубо ответил Женька. — Свежим воздухом кормим и еще хотим, чтобы молоко было.
— Отчего молоко бывает, я раньше тебя узнал! — нахмурился директор. — Ты мне лучше скажи, кто разрешил без приказа брать резервное сено и притом так похабно?
— Я брал! — побледнев, выпалил Женька, хотя он сам еще ни разу не брал для своих коров сено из резервной скирды, оставленной на случай самых крайних и непредвиденных обстоятельств. Потихоньку брали оттуда сено телятницы. Но в конце концов это не имело значения. — Я брал! — еще раз выпалил вызывающе Женька, направляя с отчаянной решимостью свою низкорослую кобыленку на большого, провисшего над тяжестью седока директорского коня.
— А ты знаешь, что за это под суд можешь пойти? — выкатывая глаза, повысил голос директор.
— А куда идти, если скот передохнет? — тоже повысил голос Женька.
Оба с каждой минутой разъярялись все больше, теснили лошадьми друг друга, забыв, что их могут видеть и что со стороны они выглядят весьма комично: тоненький, как овечка, Женька и грузный, в своей неизменной зеленой байковой стеганке директор. Наговорив друг другу самых обидных слов, они разъехались в разные стороны.
Женька фыркал и плевался, что не мог сдержаться, вел себя, как мальчишка, бранился вместо того, чтобы потребовать от директора того, что он должен теперь сделать как директор и что должно быть ему как директору известно.
Владимир Макарович с досадой думал, что в чем-то этот мальчишка, показавшийся вначале просто перепуганным, прав и что, кажется, пришла пора разбронировать кое-какие резервы, до сих пор известные только ему.
А ребят будто подменили. Они ожесточались все больше, и на комсомольском собрании фермы Игорь внес предложение написать письмо в райком партии об угрожающем положении на ферме. Такое письмо здесь же было написано, и Рябов в ночь отправился с ним верхом на лошади. Боялись, чтобы он где-нибудь на реке не ухнул в полынью, но на следующий день он благополучно вернулся, выполнив поручение.
Видимо, в результате этого на ферме появился новый бригадир и вообще стало немного полегче. Ушла в свои берега разлившаяся Озернуха, на несколько дней прервавшая сообщение с центральной усадьбой. Просохла грива над фермой, и туда стали выгонять скот. По всей вероятности, директор ввел в действие свои главные резервы, потому что почти втрое была увеличена норма концентратов.
Все эти трудные дни девочки держались очень хорошо, под стать мальчишкам. Дела фермы на время вытеснили все остальное из их жизни. Проходя, поздно вечером мимо клуба, они с завистью заглядывали в окна. Но сейчас им было не до танцев. Сил хватает лишь на то, чтобы привести себя в порядок и развесить сушиться промокшую до нитки одежду.
У Сани Легостаевой мучительно ломят руки. Ей обматывают их шерстяными платками, и она сидит, покачиваясь и баюкая их, как ребенка. В эти бессонные ночи иногда закрадывалось сомнение: зачем все это? Она никогда не мечтала стать зоотехником, как, например, Катя Повышева. Таюшка Чудова собирается поступить на агрономический факультет. Но это все равно сельское хозяйство, а ей всегда грезилась школа. Сколько раз она, напрягая воображение, старалась увидеть себя учительницей. И представляла даже платье, в котором она придет в первый раз в школу, и голос, которым она скажет первую фразу: «Я буду вести у вас литературу».
В эти бессонные ночи ей кажется вдруг, что нынешняя жизнь стремительно несет ее в сторону от заветной мечты.
Это минуты слабости. Приходит новый день, и его заботы, радости, волнения растворяют в себе ночные тревожные мысли. Нет, все будет обязательно так, как она задумала. Сейчас, правда, трудно сказать, через сколько лет придет этот день, когда она впервые войдет в класс учительницей. На нее с любопытством и ожиданием будут смотреть ее мальчишки и девчонки. Они будут ждать, что скажет она о жизни, верит ли она сама, что жизнь человеческая красива горением и подвигами. Ведь огонь загорается только от огня.
И Сане кажется, что она и сейчас бы уже нашла слова для них, своих будущих мальчишек и девчонок, слова о том, как удивительно интересна жизнь, когда делаешь ее своими руками.