– И еще одно, – добавил Гафур-бей. – Не было ли в детстве его величества такого случая, чтобы проезжал через те края какой-нибудь известный человек или, к примеру, святой, ходжа или дервиш и чтобы он возложил руку на голову Ахмет-бею и предсказал ему великое будущее? У всех великих людей было такое.
Вехби-эфенди испытующе посмотрел на него: уж не насмехаются ли тут над ним, но, увидев, что его милость абсолютно серьезен, помедлил минуту, будто припоминая, а потом ответил:
– Да, Гафур-бей. Такой случай был, и это не легенда, а исторический факт.
– Ну-ка, выкладывай!
– Когда его величеству было только три дня, к Джемаль-паше приехал в гости известный патриот Дервиш Хима и, как только он увидел младенца, тут же обратился к местной знати и другим мужам, находившимся в комнате, с пророческими словами: «Внемлите мне, господа, этот ребенок родился для спасения Албании, он станет ее вождем».
– Вот здорово!
– Потом произошел еще один исторический случай. Когда его величество ездил во Влёру в тысяча девятьсот двенадцатом году – ему было тогда семнадцать лет, – Исмаил Кемаль, тоже известный патриот, обнял его, поцеловал в лоб и произнес со слезами на глазах: «Добро пожаловать, сын мой! Все, что мы делаем сегодня здесь, – для тебя, ведь тебе жить в Албании и править ею».
– Очень хорошо, Вехби-эфенди. Это тоже надо вставить, – сказал министр.
– Как вам будет угодно!
– Во-вторых, Вехби-эфенди, – снова заговорил Гафур-бей, – слова «его величество» необходимо заменить на «его высокое величество», так как именно такой официальный титул будет присвоен его превосходительству, когда он станет королем. Как вы думаете, господин министр?
– Непременно, Гафур-бей.
– Как прикажете! – поклонился журналист.
– А теперь, господин министр, надо поскорее опубликовать произведение.
– Это мы берем на себя, – объявил министр.
– Хорошо бы еще перевести его на какой-нибудь европейский язык, – продолжал Гафур-бей. – Пусть весь мир узнает, какой у нас король.
– Прекрасно. Переведем, – решил министр, поднимаясь и давая понять Вехби-эфенди, что он может идти. Но тот не уходил. Он застыл на минуту, глядя на министра, будто собирался что-то сказать.
– До свидания, Вехби-эфенди! – сказал министр.
– Простите меня, ваше превосходительство, но я хотел бы воспользоваться случаем и обратиться к вам по поводу прошения, которое я подавал.
– А в чем дело?
– Я просил разрешения издавать газету. Я, как вы знаете, по профессии журналист, и сейчас, когда спаситель нации будет провозглашен королем, я думаю, нам понадобится новая газета, такая, что могла бы разносить по всей Албании голос правительства.
– Вы подали прошение?
– Так точно!
– Хорошо, Вехби-эфенди, мы рассмотрим этот вопрос. До свидания!
Как только Вехби-эфенди исчез за дверью, министр повернулся к господину Мусе Юке:
– Как вы думаете, Муса-эфенди, дать ему разрешение?
– Это уж вам решать, ваше превосходительство.
– Я думаю, можно дать, – сказал Гафур-бей. – Он неплохой журналист и готов нам преданно служить.
– Но честолюбец, – сказал Муса Юка.
– Мы все хотим больше, чем имеем, – заметил министр.
– А не зарывается ли он? Что-то слишком многого хочет?
– Да вряд ли он чего-нибудь добьется, мозгов не хватит, – сказал Гафур-бей.
– Уж не знаю. Может, и не хватит, а хочет он многого.
– Известное дело, Муса-эфенди. Чем меньше мозгов, тем больше мечтаний. Пожалуй, разрешим ему.
– Но он еще пособия просит.
– И это можно.
VIII
Лоб патера Филиппа покрылся испариной, но не духота июльского вечера была тому причиной.
– Как же так, eccellenza,[20] как могло королевское правительство допустить такое? Мы в полном отчаянии! Мы ко всему были готовы, но, что над нами будет поставлен властитель-мусульманин – этого никак не ожидали! Мы были уверены, что вы этого не допустите!
Он говорил на чистейшем итальянском, и eccellenza, седовласый господин сурового вида, слушал его стоя, с рюмкой коньяку в руке. В том углу ярко освещенного зала, где они находились, их никто не мог подслушать, и все же eccellenza был как будто встревожен восклицанием патера. Прежде чем ответить, он осмотрелся вокруг. Остальные приглашенные – штатские во фраках, офицеры в парадных, с аксельбантами и позументами, мундирах, при шпагах и регалиях, полуобнаженные дамы в длинных декольтированных платьях – прохаживались по залу или разговаривали, стоя группками, в салоне иностранной миссии, устроившей коктейль по случаю национального праздника.
– Успокойтесь, патер, – сказал он тихо, почти шепотом. – Изменять форму государственного правления – ваше внутреннее дело. Правительство его величества не может вмешиваться в ваши дела. Сам великий дуче нам…
Патер Филипп с сердцем перебил его:
– Нет, eccellenza. Вы должны что-нибудь предпринять!
Eccellenza пожал плечами.
– Католики Албании не могут согласиться, чтобы государем стал мусульманин, – сердито продолжал патер Филипп. – Мы тоже за монархию, но только с государем из славного Савойского дома. Поэтому мы с одобрением встретили известие о провозглашении монархии. А теперь, что же нам делать?
– Ничего, патер. Вы поступили бы разумно, поздравив в числе первых нового короля.
– Мы были уверены, что вы этого не допустите.
– Повторяю, нам нельзя вмешиваться…
Патер Филипп посмотрел ему прямо в глаза. Было ясно, что он не принял всерьез этого заявления, потому eccellenza тихо добавил по-латыни:
– Exceptio probat regulam.[21]
Но и это не успокоило патера.
Eccellenza отошел от небольшой группы гостей и жестом подозвал патера.
– Inter nos,[22] патер, – сказал он тихо, – я могу вам сказать одно: наш dux.[23] дальновиден и решителен. Совершенно не имеет значения, кто займет трон. Experto crede[24]
– Я вам верю, eccellenza, но это же просто немыслимо для нас. Мы должны что-то предпринять.
– И что же вы предпримете?
– Обратимся в Лигу Наций и потребуем автономии для католических районов Албании – Шкодранского и Мирдитского.
Eccellenza изобразил на лице удивление.
– Вы хотите отделиться от Албании? Разве ваши католики не такие же албанцы, как и все остальные?
– Да, но мы прежде всего католики.
– И к кому же вы присоединитесь?
– Вы меня не так поняли, eccellenza. Мы не собираемся отделяться от Албании, мы хотим автономии в границах Албании, с такими же правами, cum privilegio,[25] как у кантонов Швейцарии.
– Что же, это ваше дело, патер, – сказал eccellenza, снова пожимая плечами.
– А что бы вы посоветовали?
Eccellenza ответил по-латыни:
– Nitor in adversum. Facilis est descensus averni.[26]
Патер Филипп помрачнел, на минуту задумался, потом произнес уже более спокойным тоном:
– Вы для нас pater familiae, in loco parentis.[27] Как вы скажете, так мы и поступим.
– Как только будет провозглашена монархия, патер, мой вам совет: приветствуйте ее первыми. Монархия укрепит власть, преградит путь большевизму и беспорядкам в вашей стране. Этого же хочет и наш дуче. Она обеспечит вам, fidei diffensor,[28] еще больше привилегий. Вы по-прежнему останетесь imperium in imperio.[29]
Отчаяние охватило патера Филиппа. Вот и последняя надежда рухнула. Fratelli,[30] не только не собираются предотвратить беду, но даже советуют поспешить с поздравлениями к новому королю. Volens nolens[31] придется признать «неверного» государем.