– Вы глубоко правы! – поддержал патер Филипп. – Нам надо сохранять наши обычаи и традиции. Албанец по природе своей консервативен, именно традиция и спасла его от ассимиляции.
– Я согласен, традиции надо оберегать, но против ориентализма надо бороться! – энергично заявил дон Луидь, редактор религиозного журнала.
– Что вы имеете в виду?
– Это целое мировоззрение, жизненная философия, кратко выраженная в трех пословицах.
– В каких же?
– Первая: "По-собачьи живем, зато песни поем". Вторая: "Я пихнул тебя, ты пихнул меня – все равно из грязи не вылезти".
– А третья?
– "Где бы ни упасть, лишь бы не убиться".
– На этот счет есть латинская пословица, еще выразительнее: "Ubi bene ibi patria",[79] – добавил патер Филипп.
– Хотите, расскажу, какие наказы давал сыну один председатель общинного управления? Ты, говорит, сынок, все, что читал в книжках, позабудь навсегда. Если хочешь, чтобы тебя считали хорошим чиновником, чтобы тебя хвалили и повышали, корми просителей одними обещаниями, а дела клади под сукно – пусть себе ходят. Apres moi le deluge[80] – таково общее настроение.
– Самое ужасное у нас – полное равнодушие, даже апатия интеллигентной молодежи, – вступил в разговор Нуредин-бей.
– Это оттого, что у нас настоящее вавилонское столпотворение, – заметил супруг полной дамы. – Наша интеллигенция делится на группы по странам, где получила образование. Вот у нас и появилась дойчкультура, римская культура, парижская…
– Большинство наших специалистов – всего лишь недозрелые плоды европейских университетов, – поддержал супруг очаровательной дамы. – Они и учились-то с единственной целью – получить диплом "bon pour l'Albanie".[81]
– Вся беда в том, что мы переживаем переходный период, наши вчерашние идеалы устарели, а новых еще нет, – сказал редактор религиозного журнала.
– Идеалы короля – вот наши идеалы, – отчеканил Вехби-эфенди. – Дать нации единую душу – наша главная задача. А это может сделать только элита.
– Уж лучше духовная анархия, чем такое единство взглядов и помыслов, которое не обеспечивает никакого прогресса, – заметил издатель газеты.
– Ну, что касается анархии, так этого у нас хоть отбавляй, – сказал патер Филипп.
– Вы правы, падре. А что касается взглядов, то Албания – настоящая психиатрическая больница, – опять ухватился за свое Ферид-бей.
– Единство в вере. Только вера может объединить албанский народ, – заявил патер Филипп.
– Она может лишь разделить нас на три части, – возразил Йовани Лима. – Экономический подъем – вот что нам нужно. Народ голодает.
– Народ чувствует физический голод лишь потому, что обнищал духовно. А ведь духовная пища важнее плотской, – продолжал патер Филипп.
– Надо брать пример с немцев, – сказал редактор религиозного журнала. – Немецкий народ тоже находится в состоянии деградации, пока не пришел Гитлер, который возродил его и вылечил. Теперь немцы совершают чудеса.
– Народ, как ребенок, требует заботы мудрых воспитателей, иначе он пойдет по плохой дорожке.
– Да-да. Историю делают выдающиеся личности. Судьбу Албании должна взять в свои руки избранная молодежь.
– Почему же именно молодежь?
– Потому что старики давным-давно свыклись с нашей затхлой атмосферой, с лицемерием, иначе они уже не могут. А пока во главе стоят рутинеры, Албания не сдвинется с места.
– Совершенно верно, – поддержал Вехби-эфенди. – Надо раз и навсегда сдать в музей эти живые трупы, этих заплесневевших типов, которые повинны во всех бедах Албании.
– Прошу без оскорблений, – обиделся супруг полной дамы.
– Господа, не забывайте, что мы собрались по случаю торжественного события, а посему давайте еще раз поднимем бокалы за новобрачных! – И Нуредин-бей снова встал с бокалом в руке.
Все выпили, и спор утих. Согласие было восстановлено.
– Судя по всему, дебаты закончились, – заметил приятель молодого писателя.
– Я так и не понял, в чем они несогласны друг с другом? – сказал другой.
– А с чего ты взял, что несогласны? – спросил молодой писатель.
– Из-за чего же тогда сыр-бор?
– Из-за кости – кому достанется.
Ужин кончился глубокой ночью. Ферид-бей, хотя немало выпил, держался на ногах вполне устойчиво.
– Давай попрощаемся, – протянул он руку молодому писателю, проходя мимо него. – Хотя мы и расходимся во взглядах, это не значит, что мы против друг друга. Пусть гомеровские герои служат нам примером – они бранились и снова сходились как ни в чем не бывало. У тебя, молодой человек, закваска настоящего плута, и, помяни мое слово, ты или станешь большим человеком, или окажешься в тюрьме за какую-нибудь проделку.
– Скорее всего, за свой язычок, – сказал Нуредин-бей.
– Почему же?
– Да потому, что я не желаю идти против совести и чести, – ответил им молодой писатель.
VI
Атмосфера праздника проникла даже в стены тюрьмы. Ахмет Зогу и в самом деле не объявил амнистии, что еще сильнее озлобило заключенных, клявших его на чем свет стоит. Но кто-то прислал в тюрьму подаяние: жареного мяса, муки и сахару, так что в день бракосочетания заключенные наелись досыта. Некоторые даже шутили, что-де и они попробовали угощения со стола его высокого величества. Вечером сквозь зарешеченные окна смотрели фейерверк, слушали галдеж на улицах, где маршировали строем учащиеся тиранских школ, – потом разошлись по своим камерам, и в тюрьме воцарилась будничная тишина.
Около полуночи в камере Лёни вдруг услышал стоны и крики деда Ндони, все повскакали и сгрудились около несчастного старика. Тот кричал от боли, скорчившись и прижав руки к животу.
– Помогите, умираю!
– Что с тобой, дед Ндони?
– Живот скрутило! Ох!
– Может, объелся?
– В рот ничего не брал! Ох, я несчастный!
– Он и вправду ничего не ел, – вспомнил Тими. – Даже не притронулся, ему уже тогда было невмоготу. Я его спросил, почему не ест, а он мне в ответ: "Живот болит". Я ему говорю: "Нашел время болеть животом". А он мне говорит: "Как раз по праздникам у бедняков и болит живот".
– Надо бы сообщить начальству, – предложил Рамазан.
– А что оно сделает, начальство-то?
– Доктора позовет.
– Верно, сходите кто-нибудь, скажите начальнику, – распорядился Хайдар.
Ильяз из Скрапара направился к двери и на пороге столкнулся с Хаки, Хамди и адвокатом.
– Что случилось?
– Дед Ндони.
Адвокат подошел к больному и стал ощупывать у него живот.
– Где у тебя болит, дед Ндони? Тут? Тут?
– Тут! – вскрикнул дед Ндони.
– Кажется, у него аппендицит, – хмуро сказал адвокат. – Его надо срочно в больницу.
– Ильяз пошел к надзирателю.
– Вот он идет.
Надзиратель, взглянув на больного, спросил:
– В чем дело?
– Ты что, не видишь?
– Объелся. Дорвался до мяса. Жрут как свиньи, а потом орут, что живот болит.
– Ты это брось! – сказал адвокат. – Отправляй его в больницу.
– Без разрешения начальника нельзя.
– Сообщи начальнику.
– А где я его найду?
– Дома.
Надзиратель передернул плечами.
– Слушай, позвони в больницу, пусть пришлют врача, – сказал Хаки.
– Не знаю… Утром позвоним.
– Утром будет поздно.
– Иди делай, что тебе говорят, – приказал Хайдар.
– А что сказать?
– Скажи, лопнул аппендикс.
– Апанди… апандри…
– Скажи слепая кишка, – перебил его адвокат.
Надзиратель, кивнув, лениво и неохотно пошел.
Хамди с Ильязом остались дожидаться у входной двери. Через час надзиратель воротился и сообщил, что в больнице нет сейчас ни одного врача. Все на вечере в городском управлении.
– Как же так! – возмутился Хамди. – Должен быть дежурный врач! Скажи, пусть позовут дежурного врача!
Спустя еще два часа из больницы сообщили, что дежурный врач прийти не может. Он с медсестрами выпил лишнего за здравие королевской четы и был отправлен домой.