Но не внешность привлекает меня в ней, а другое: маленькое, незначительное. Мне дорога ее задумчивая гримаса, локон волос, который по временам выбивался из прически, или, например, морщины, которые собирались на переносице в ответственный момент.
И теперь она уезжает домой, в Россию.
Монсури
Тускло-серебристый цвет давно пропал, а солнце поднялось высоко и теперь ослепительно, со всей силы било по земле. Свет отражался от белых рам корпуса напротив, и мир становился белесым, как выцветшая фотокарточка. Было душно.
Вместо того чтобы путаться под ногами, я вышел вон из комнаты, чтобы подождать, пока Галина закончит собирать свою бездну вещей. Скоротать время решил через дорогу — в парке Монсури. Любой город хорош «окраинами центра», то есть местами, где уже нет основных достопримечательностей с толпами копошащихся туристов, но еще и нет рядов однотипных домов частного сектора или же безликого социального жилья. Парк Монсури как раз находится в таком месте, на самом краю Парижа. Он — часть сети парижских «османовских» бульваров, и хорошим летним днем за полтора часа я проходил пешком от него до самого центра буквально не сворачивая. Он маленький, но здесь умещаются станция электрички и пути, пруд со всякой птицей, несколько запутанных дорожек, бегуны по утрам и бездна детей днем.
Как я уже упоминал, с первой минуты нашего знакомства Галина показалась мне очень самодостаточным и цельным человеком. Однако позже я отказался от моего первоначального решения, что Галине нечего скрывать: это был человек с трещинкой, такой маленькой, что постороннему взгляду она никогда не была заметна. Лишь пристальное изучение выдавало ее. Мне повезло: Галина сама указала мне на эту трещинку.
Как-то раз мы сидели, обнявшись, на лавочке, как раз тут, в Монсури. Над нашими головами, где-то там, по бульвару, ездили трамваи, торопились электрички и автобусы. Вокруг университетского городка имеются и два кладбища, и еще две-три уютные зеленые территории, но именно Монсури стал для меня таким родным и свежим, что каждый раз я ходил только туда. Некоторых постоянных, как я, посетителей я уже знал в лицо, и при встрече мы раскланивались.
Галинина голова покоилась у меня на плече. Моя подруга наблюдала за детьми, оглашающими дикими криками берег озера. На дворе стоял прелестный, уже по-летнему теплый вечер. По временам набегал ветерок и колыхал листву. А над нашими головами в глубокой лазури ветер ставил безмолвный спектакль из одних только декораций, плавно нес облака, дробя их друг о друга и вновь соединяя в невиданных узорах. На краешках солнце оставляло желтоватую каемку.
Мы тихонько переговаривались о какой-то ерунде, как вдруг к нам подбежал какой-то маленький француз лет пяти, он, видно, увлекся бегом от своих товарищей, свободой, которую давали ему здоровые конечности. Он добежал прямо до нас, и тут остановился метрах в двух, видимо узрев чужие человеческие ноги. Он как бы понял внезапно, что убежал в какую-то неведомую местность, и вскинул вверх веселый взгляд. Потом вдруг посерьезнел и так и стоял, теребя в руках какую-то травинку. Галина оторвалась от меня, наклонилась вперед и, улыбаясь, сказала по-французски:
— Привет, малыш.
— Добрый день, — ответил он серьезно. На всякий случай отошел на шаг и принялся недоверчиво переводить взгляд от Галины на меня и обратно.
— Как тебя зовут? — продолжила общение Галина. У нее получалось очень естественно, совсем без наигранности. Где она этому набралась?
— Паскаль, иди сюда, мы уходим! — раздалось вдалеке.
Паскаль обернулся. Диалог, разумеется, прекратился. Ребенок сделал неуверенный шаг в сторону матери, потом взглянул на нас, как бы извиняясь, и побежал прочь, присоединившись к другим детям.
Галина спросила, глядя на исчезающую ребятню:
— Скажи, а ты хотел бы детей?
— Сейчас? — испугался я. Думаю, мало ли что ей придет в голову…
— Нет, конечно, глупый! Какой из тебя сейчас папаша! Я в принципе. Тебе сколько лет-то?
— Двадцать пять будет.
— Ну и как?
— Да рановато вроде пока. Мы же не в России все-таки.
— Это верно.
Помолчали. Ветер, играя, составлял дивные острова в небесном океане. Одинокие, вечно меняющиеся под воздействием друг друга и ветра. Как люди. Впрочем, с людьми можно сравнить все подряд, потому что все на свете подвержено изменению и все на свете находится в постоянном ожидании. Нужно только придумать метафору.