Письмо перехвачено. Строки сродни той поэме, что пока прячется «под заветною печатью».
Несколько мест — слишком опасных: автора письма компрометируют и «уроки чистого афеизма», и англичанин, который уничтожает «слабые доказательства бессмертия души» (а Пушкин, как видно из его слов, соглашается, что эта система «более всего правдоподобная»).
О новой «вине» поэта доложено царю. Следует новая, более основательная ссылка — в глухую родительскую деревню, Михайловское, близ Пскова:
Здесь поэт попадет в клещи полицейского и духовного надзора: стоит Ивану Пущину появиться в его доме, как не замедлит прибыть архимандрит Святогорского монастыря Иона, и Пушкин спешно выложит на стол Жития святых, чтобы подчеркнуть свое благочестие, и монах удалится, получив порцию чаю с ромом и разузнав о приезжем все, что можно…
Время шло, грянуло 14 декабря 1825 года. Несколько десятков декабристов повели за собою на Сенатскую площадь тысячи солдат, повели, чтобы переменить жизнь и историю своей страны.
Пушкин находился от них в 300 верстах, но около памятника Петру Великому в тот морозный день появляется немало его друзей, в том числе два лицеиста-одноклассника — Иван Пущин и Вильгельм Кюхельбекер.
Новый царь Николай I растерян, он пытается уговорить бунтовщиков, но для этого власть должна иметь моральный авторитет.
Меж тем толпы народа явно сочувствуют декабристам и бросают поленья в полки, что держат сторону Николая.
Генерал Милорадович, петербургский генерал-губернатор, подъезжает к мятежникам и пробует их уговорить. Солдаты не шелохнулись. Генерал смертельно ранен пистолетным выстрелом Каховского. Подъезжает другой генерал, затем пробует воздействовать на противника брат царя, великий князь Михаил: все тщетно!
Остается последнее моральное средство — церковь. Сейчас будет произведен экзамен, чей дух крепче: у тех ли, кто читает «Гавриилиаду», или у тех, кто ее запрещает.
Одного из генерал-адъютантов срочно посылают за митрополитами. Генерал буквально врывается в придворную церковь, где петербургский митрополит Серафим и киевский митрополит Евгений готовятся начать благодарственное молебствие в честь благополучного воцарения нового императора. Серафим уже надел облачение зеленого, узорчатого бархата, Евгений в бархате пунцовом; приготовлены и необходимые для торжества бриллиантовый крест, украшенная бриллиантами митра…
«Поскорее, — кричит генерал, — время не ждет!»
Озадаченных стариков сажают в карету, генерал вскакивает за запятки — и через несколько минут они прибывают на Сенатскую площадь. Митрополиты вышли и оторопели при виде войск, от грохота стрельбы… Настолько оторопели, что вернулись в карету и попытались скрыться, однако царь Николай I был начеку и тут же пресек эту попытку, послав наперерез одного из главных своих приближенных, генерал-адъютанта Васильчикова. Со слезами отчаяния он буквально заклинал митрополитов выполнить приказ царя.
— С чем же я пойду? — растерянно спросил Серафим.
— С богом! — отвечал находчивый генерал.
И два митрополита, сопровождаемые двумя дьяконами, высоко, как белый флаг, поднимают кресты над головою и движутся к мятежникам. Их роскошные облачения, сверкающие драгоценности, казалось бы, должны поразить воображение мятежников…
Но вот важные духовные лица подходят к восставшим и начинают их уговаривать, чтобы покаялись, разошлись…
В ответ раздается: «Это дело не ваше, мы знаем, что делаем…»
Серафим протягивает крест декабристу Каховскому: «Поверь хоть ему!» — и просит не проливать братской крови. Каховский целует крест и твердо отвечает, что восставшие сами страшатся кровопролития, но могут быть к нему вынуждены; поэтому митрополитам предлагается уговорить царя и его слуг, чтобы они не нападали, а мятежники крови не хотят и желают только предъявить свои требования о переменах в России.
Серафим, главное духовное лицо в столице, пытается еще что-то сказать, но (как вспоминал позже один из декабристов) «солдаты не пошатнулись пред митрополитом». В это время на помощь восставшим подошел лейб-гренадерский полк, площадь становилась все шумнее и грознее. И четыре парламентера должны были спешно убраться за ограду строящегося собора; там они наняли городского извозчика и вернулись к тем, кто посылал.