Он, конечно, следил за доковыми станциями. Он видел мою команду на орскоде. Похоже, мы пойдём вместе.
Я захожу на борт. Он не следует за мной. Он потерял меня из виду. Я оглядываюсь и громко щёлкаю пальцами.
Тогда идёмте, говорят мои руки.
Он кивает, берёт шлем и кастелянский топор и поднимается по трапу следом за мной.
— Чёртов ублюдок, — произнёс Гейнс Барток. — К чёрту Его, к чёрту Его глаза. Его план? Его мечта? Мечта — дерьмо.
Он прислонился спиной к стене.
— Вы сами спросили, — с ухмылкой сказал он.
Камера была сырой. Давивший на всех присутствовавших чёрный камень блестел от влаги. Вонь от ржавого помойного ведра в углу казалась невыносимой.
— Не думаю, что именно такие мысли вы хотели записать, — спокойно сказал Амон.
Киилер пожала плечами.
— Не знаю, — сказала она. — Должна ли история быть избирательной? Разве не нужно записывать всех, чтобы получилась правда? Не только победителей?
— Или высшую элиту? — добавил Барток. Он усмехнулся. Его зубы были коричневыми от табака.
— Или их, — кивнула Киилер. Она посмотрела на Амона. — Я думаю, цель — записывать всё, без цензуры или посредничества. По крайней мере, в качестве отправной точки. К тому же, это уже пятое интервью, кустодий, и господин Барток — первый опрашиваемый, который предоставил нам что-либо вроде пылкого мнения о чём-то, даже если это вызывает у вас глубокое недовольство.
Она оглянулась на заключённого. Барток сидел в камере на грязной койке. Она сидела на маленьком стуле, который по её настоянию Амон принёс с поста охраны после третьего интервью и третьего часа.
— Ваша страстная неприязнь к миру, — сказала она, — к обществу? Вот почему вы зарезали этих женщин?
Барток кивнул:
— Именно так, мисс. Выражение моей внутренней ярости. Моё презрение к соглашениям этой дерьмовой цивилизации. Крик анархии. На самом деле это была работа всей моей жизни. Я занимался ей много лет, пока меня не поймали. Мои так называемые преступления были протестом, выражением ярости, которую чувствуют многие. Я — политический заключённый.
— На самом деле нет, — сказал Амон.
— Вы совершали эти убийства в течение тридцати пяти лет, — сказала Киилер.
— Я совершил сто шестьдесят три. Они нашли только восемь. Мне рассказать о своих методах?
Киилер подняла руку.
— Пока не стоит, — сказала она. — Расскажите подробнее о вашем протесте. Если это был протест, как о нём могли узнать? Вы прятали тела своих жертв. Лишь немногие были обнаружены и то по чистой случайности. Ваше заявление, если это было заявление, оставалось невидимым.
Барток неодобрительно воскликнул.
— Я думал, что вы умнее, мисс, — сказал он. — Они знали. Они чертовски хорошо слышали. Высшая элита, они всё видят.
— Вы продолжаете использовать это выражение «высшая элита» …
— Тайные правители мира, — сказал Барток. — Высокородные, унаследовавшие власть, передаваемую из поколения в поколение. Крошечное меньшинство, принимающее решения за всех остальных. Он один из них. Он самый могущественный из всех. Теперь это уже не такой большой секрет. Вся их работа на протяжении веков состояла в том, чтобы возвести Его на вершину. Неоспоримое превосходство. Неограниченная власть. Окружённый и охраняемый Его ведьмами и Его мысленными жрецами. Они относятся к нам, как к скоту. Девяносто девять целых и девять десятых процентов расы, к которым относятся, как к скоту, их кормят, о них заботятся и ведут туда, где они хотят нас видеть. И будет ещё хуже. Если вы думаете, что у нас сейчас нет прав, нет голоса, просто подождите.
— Вы, кажется, очень уверены в этих фактах, — сказала Киилер.
— Я жил в этом мире, — сказал Барток. — Где вы были? Это можно увидеть везде. Если бы в этой камере было окно, я пригласил бы вас посмотреть через него. Этот Дворец? Это непристойно. Демонстративное богатство, показное величие. И всё же есть голод. Эпидемии. Ульи, где бедные питаются мусором. Кочевые города нищих в Азии. Целые сектора Европы без чистой воды. Младенческая смертность. И это великий Империум? Великая мечта? Срать на Него. К чёрту Его и Его дерьмовую мечту. Это служит только Ему. Все остальные — расходный рабский материал.
— Значит, вы не верите, что Он бог? — спросила она.
— Думаю, Он хочет им быть, — ответил Барток. — Я слышал, есть некоторые, кто относится к Нему именно так. Осталось недолго. Ещё несколько поколений и никто не вспомнит, каким Он был раньше. Все примут это. Делай, что тебе говорят, потому что Он — бог. Выполняй свой долг, потому что Он — бог. Умри, потому что Он — бог. Поклоняйся Ему…