- Пойду, любопытно, и “Гамлет” - моя любимая трагедия. Но ты уверен, она будет?
- Будет, - сказал Гущин, - Вера Аркадьевна обещала. Да и какие еще развлечения в монгольской глуши, кроме синема? Но до чего обворожительна! - все не мог успокоиться Гущин.
- Прекраснейшее из женских лиц, которые я когда-либо встречал. Длинные ресницы, ясный взгляд голубых глаз, волнистые белокурые волосы. Если приглядеться, черты ее лица не совсем правильны, но русскому лицу и не обязательно быть во всем правильным, чтобы слепить красотой. Пойдем, времени уже в обрез, а пока я доковыляю на костылях…
15. Сцена
Тесный зал синематографа был забит до отказа. Под звуки расстроенного рояля разворачивалось действие “Гамлета”. Тапер наигрывал мелодию, и часто совершенно не совпадающую с происходящим. Так, когда в финале солдаты несли мертвого Гамлета, он заиграл “На сопках Маньчжурии”. После сеанса публика долго не расходилась. Зажегся тусклый мигающий свет гарнизонного движка. Сидели, словно проснувшись, не желая окунуться в нынешнюю повседневность.
- Ничего не прозошло, все та же жизнь вокруг, но сердце почему-то забилось сильнее, крепче набирая и выталкивая кровь, - сказал я. - Чудесное видение искусства.
- Именно чудесное видение, - сказал Гущин и так быстро пошел на костылях по проходу, что я едва за ним поспевал.
- Вера Аркадьевна, - сказал он, подойдя к Голубевым,
- Павел Иванович, добрый вечер.
- Это вы, молодой человек? - сказал Голубев.
- Очень рад, милостивый государь. Понравился фильм?
- По-моему, замечательно, - сказал Гущин, бросая взгляд на Веру.
- Вам понравилось, Вера Аркадьевна?
- Да, - сказала Голубева, - особенно то, что Гамлет - девушка. Когда Горацио в финале расстегивает рубашку на груди Гамлета и все понимает. Красивая женщина в роли Гамлета - это замечательная находка.
- Дело не в том, что Аста Нильсон изображает Гамлета красивым, - возразил Голубев, - то, что Гамлет по сценарию девушка, объясняет причину нерешительности принца.
- Женщины тоже способны на решительные поступки, - сказала Вера Голубева.
- Мне кажется, главное - в красоте, в этом причина популярности фильма.
- Я согласен, - сказал Гущин, - именно красота. Окоченевший труп солдата несут на вытянутых руках над головами. Голова принца запрокинута, процессия медленно движется по аллее склоненных перед мертвым телом копий. Прекрасный финал. Кстати, разрешите представить: мой друг, есаул Миронов, личный адъютант командующего дивизией барона Унгерна.
- Очень рад, - сказал Голубев, подавая мне руку. - Моя жена Вера Аркадьевна.
Я наклонился и поцеловал атласную кожу женской аристократической ручки. Она пахла чем-то волнующим, пряным и давно забытым. Дрожь пробежала по телу, я едва справился, чтобы не выдать охватившее вдруг меня волнение.
- Вам понравилось, есаул? - спросила Голубева.
- Очень, - ответил я.
- А какую тему вы находите главной? - спросил Голубев.
- Наказанное братоубийство, - сказал я. - Так называлась дошекспировская пьеса, по которой Шекспир написал свою трагедию.
- Есаул Миронов - литератор, - сказал Гущин, - публиковался в петербургских газетах, издал сборник стихов.
- Вы пишете стихи? - спросила Голубева, посмотрев на меня.
- Не согласитесь ли прочесть что-либо?
- Не знаю, - сказал я, чувствуя странную робость под взглядом голубых глаз.
- Я не Лермонтов, мои стихи - это сочинения любителя.
- Вы пишете лирику? - спросила Голубева.
- Нет, лирику не пишу, сейчас не до лирики. Пишу о том, что видел, что пережил. Я воевал прежде в Колчаковской армии, участвовал в походе Капеля, об этом пишу.
- Тогда особенно интересно, - сказал Голубев.
- Мне с женой пришлось этого хлебнуть. Мы - беженцы, с трудом пробрались из Сибири сюда, в Монголию.
- Прочтите что-нибудь свое, - снова попросила Голубева.
- Ну, хорошо, - сказал я и прочел:
“Скрипя ползли обозы - черви.
Одеты дико и пестро,
Мы шли тогда из дебрей в дебри
И руки грели у костров.
Тела людей и коней павших
Нам обрамляли путь в горах.
Мы шли, дорог не разобравши,
И стыли ноги в стременах”.
- Весьма трогательно,- сказала Голубева, - напрасно вы говорили, что не пишете лирику. Это как раз и есть современная лирика. Мы с Павлом Ивановичем все это пережили, - и пожала мне руку.
- Да, - сказал Голубев, - ужасное время переживает матушка-Россия. Русские - беженцы в собственной стране и с мест, занятых большевиками, ежедневно прибывает большое число беженцев. Офицеры, их жены и семьи, штатские, военные. Мы с Верой Аркадьевной - такие беженцы. Поселили нас, как всех, в обозе, хоть я статский советник, что по разряду старой императорской России приравнивается к чину генерала. Я хотел бы получить аудиенцию для беседы с бароном Унгерном. Вы, господин есаул, как личный адъютант барона не были бы столь любезны устроить мне подобную аудиенцию?