- Ваше превосходительство, - сказал я, - тут есть один дипломат из Петербурга. Он просит у вас аудиенции.
- Кто?
- Голубев. Он работал в министерстве иностранных дел.
- Голубев. Не знаю.
- Он просит аудиенции с женой.
- Женатик, - сказал барон, - хоть законный брак?
- Похоже, законный. Жена его окончила Смольный институт.
- Ну пусть приходит, поглядим, что за дипломат.
17. Сцена
Барон принял Голубева, вежливо беседовал с ним. Жена Голубева находилась в передней части юрты, рядом со мной. Мы молчали, прислушивались к доносящемуся разговору. Я старался выглядеть вежливо-нейтральным. Но не всегда это мне удавалось. Время от времени я бросал взгляд на прекрасный овал лица, на белокурые волосы, перехваченные лентой. Несколько раз наши глаза встречались, и тогда сладко ныло сердце. Хотелось сказать Вере нечто приятное, хоть что-нибудь, но сердечное. Однако я волновался и не находил слов. Меж тем беседа барона с Голубевым, которая велась в негромких спокойных тонах, вдруг начала становиться все шумнее и беспокойнее.
- За годы гражданской войны, - взволнованно говорил Голубев, - мы много раз были близки к победе над большевиками, но предательство, самолюбие, неспособность вождей белого движения договориться между собой всякий раз уничтожали победу.
- На кого вы намекаете? - вдруг вспылил барон. - Сам-то вы кто? Вы из интендантов, следовательно, мошенник.
- Милостивый государь, - тотчас побагровел Голубев, - во-первых, я служил не в интендантстве, а в министерстве иностранных дел. А во-вторых, в порядочном обществе так не говорят.
- Ах, в порядочном обществе, - закричал барон, - наверно думаете, что находитесь в петербургском салоне среди жидовских адвокатов, низких нигилистов-крамольников и изменников. Выпороть его!
Вера Голубева вскочила и бросилась к барону.
- Господин барон, - возмущенно сказала она, - мы принадлежим к высшим петербургским фамилиям. Мой муж близкий родственник свиты его величества адмирала Арсеньева.
- Выпороть! - еще громче закричал барон.
Видя бешенство и непреклонность барона, Голубева сменила тон.
- Господин барон, - умоляюще сказала она, - как женщина, прошу вас отменить наказание.
- Если за какого-нибудь провинившегося солдата или офицера ходатайствует женщина, - сказал барон, - то я увеличиваю ему меру наказания. Вы же вовсе штатские особы. Выпороть! - крикнул он опять, побагровев.
- Ее тоже выпороть. Положите их рядом, по-супружески. Сипайлов!
Сипайлов вырос как из-под земли.
- Сипайлов, его пусть порет адъютант, поручик Жданов. Он хорошо порет. А ее я приказываю пороть вам, своему адъютанту, - обратился барон ко мне.
Не стану описывать, что я испытал. Голубева и его жену положили рядом, полуобнаженных. Спина Голубева была исполосована Ждановым до крови. Я же старался бить помягче. Барон это заметил.
- Жалеете ее? - сказал он, усмехнувшись. - Видно уж влюблены, юбочный угодник! Ладно, пока с этой женщины позора довольно. Отправить ее в обоз, написать коменданту обоза Чернову, чтобы использовал на тяжелых грязных работах. Пусть солдатские кальсоны стирает, барыня петербургская. А мужа-дипломата назначить рядовым в полк.
18. Сцена
Вскоре я увидел Голубева уже на плацу. Куда девалась его аристократическая спесь. Одетый в солдатский мундир, который сидел на нем, как на огородном пугале, он неумело семенил, стараясь пристроиться к общему солдатскому шагу, подгоняемый злой командой фельдфебеля.
- Поистине от великого до смешного всего один шаг, - сказал Гущин, который тоже наблюдал за муштрой бывшего дипломата.
- Какая жалкая картина. А с Верой, слыхал, и того хуже.
- Не говори, - сказал я, - ситуация была почти такая же, как при вынужденном расстреле мной Лоренца. Но все надо вытерпеть, как говорит доктор, во имя нашей идеи.
- И все-таки я тебе завидую, - сказал вдруг Гущин. - Видишь обнаженное тело красавицы. Пороть ее - в этом есть нечто обольстительное, - и он как-то странно, болезненно засмеялся.
- Пусть извращенное, но обольстительное.