- Но, ваше превосходительство, - сказал я, - изданная в Харбине автобиография атамана отмечает его глубокое изучение буддизма.
- Может, он и изучал, но не понимает, - сказал барон.
- Любовь к монголам предопределяет для меня ненависть к евреям. Первые несут в себе божественное начало, вторые - дьявольское. Одни воплощают в себе добродетели прошлого, другие - все пороки настоящего. Монголы, как и я сам, прирожденные мистики. Евреи - сугубые реалисты. В этом качестве они олицетворяют для меня все, что мне ненавистно в цивилизации XX века, все, что так ярко выражено в наших либералах, которым доверена судьба России. Врангель, Колчак… Вам приходилось встречаться с Колчаком?
- Нет, - ответил я, - но я видел его во время молитвы в казачьем соборе в Омске. На лице его видна печать обреченности.
- Если бы эти вожди обрекали на гибель только себя, - сказал барон.
- Они обрекают на гибель монархию, Россию, белую идею. В нынешнее ужасное время спасти Россию может только диктатор, но легенда о железной воле Колчака разрушилась. Люди, которые хотят видеть в нем диктатора, должны разочароваться.
- О Колчаке говорят как о человеке тонкой духовной органи зации, - сказал я.
- Он влияет на людей своим моральным авторитетом.
- Что такое моральный авторитет? Людьми надо управлять. Я знаю, какие могут быть последствия при обращении к снисходительности и добродушию в отношении диких орд русских безбожников. Я ненавижу Колчака, и Колчак, я знаю, ненавидит меня. Он желал бы моей гибели.
21. Сцена
Это подтвердилось на следующий день во время встречи Унгерна с Семеновым.
- На тебя, барон,- сказал он, - получены документы от верховного правителя России, адмирала Колчака, - и подал бумаги.
- Доклад об убийствах, расстрелах и других преступлениях, чинимых генералом Унгерном и его подчиненными. Жалобы госпожи Филипповой об убийстве ее мужа, капитана Филиппова, а также ряд других материалов, необходимых для предания тебя военно-полевому суду, - Семенов поднял голову и посмотрел на барона.
- Что ж, - сдерживая гнев, сказал барон, - если ты, атаман, считаешь, что я за свою борьбу с врагами России заслужил петли, то казни. Как буддист, я готов к смерти, но скажу тебе откровенно: Колчак - человек Вашингтона и японофоб, все это направлено не только против меня, но и против японского влияния.
- Никто тебя казнить не собирается, - сказал Семенов.
- Однако, что это за история с золотом и с грабежом поездов? Тут сказано, - он взял бумаги, - барон Унгерн чувствует себя полным князем и считает себя вправе облагать данью проходящие мимо поезда.
- Когда-то моего деда тоже обвиняли в операции грабежа судов, - сказал барон, - недаром между нами сходство.
- Тут сказано, - продолжал читать Семенов, - реквизированные товары тайно переправляются в Харбин и продаются через спекулянтов-перекупщиков, так ли это?
- Господин атаман, - сказал Унгерн, - это так. Средства, отпускаемые из Читы на содержание дивизии, ничтожны. Главный способ получения средств - реквизиции на железных дорогах. Ведь одевать, вооружать, снаряжать и кормить тысячи людей, лошадей - это при современной дороговизне что-нибудь стоит. Из Харбина мы получаем вырученные деньги и натуру: муку, сало, рис, ячмень и овес для лошадей, табак, папиросы, спички, партии обуви и чая. Также электрические принадлежности и латунь для патронных гильз.
- Параконные экипажи, партию душистой китайской горчицы и кокосовые орехи, - продолжал Семенов.
- Зачем тебе кокосовые орехи? - Семенов улыбнулся.
- Это кто-то из моих гурманов, сибаритов, заказал. Надеюсь, ты не подозреваешь меня? Я не трачу на себя ни гроша из вырученных средств. Есаул, - обратился он ко мне, - запиши, выясни, кто заказывал на дивизионные деньги душистую горчицу и кокосы. Накажу беспощадно. Кто бы это ни был.
- Писал бы отчеты, - сказал Семенов, - тогда меньше возникало бы недоразумений. Бумага, бумага нужна.
- Вам нужна бумага, - усмехнулся барон. - Хорошо, я велю послать вам целую пачку. Однако, все это условность, а условностями я люблю пренебрегать, в том числе канцелярскими. Бумажные процедуры в моем штабе упрощены до предела. Одно время штабную документацию я вообще велел отправлять в печку, как тормозящую живое дело. На нестроевых должностях у меня лица не засиживаются. Долго сидеть надоедает, писать. Это Колчак - кабинетный человек, я не сижу в кабинетах.
- Колчак прислал из Омска телеграмму, - сказал Семенов, - умоляет меня двинуть хотя бы тысячу штыков на фронт. Я ответил отказом, у меня есть более важные дела, чем воевать с большевиками за пределами своих владений. Я знаю, кто бы ни победил, мне в Чите не усидеть.