Выбрать главу

- Я с тобой не согласен, наверное, и ты из ревности демонизи­руешь эту слабую запутавшуюся женщину.

- Ты вновь убедишься в моей правоте, - сказал Гущин. - Но пусть Бог хранит тебя от подобной беды.

35. Сцена

Вернувшись через несколько дней, барон вызвал меня к себе ночью. Он был не в духе. Это не предвещало ничего хорошего.

- Есаул, - сказал он, - надо немедленно написать приказ о пол­ном запрете употребления спиртного. Вчера я наткнулся в лагере на двух пьяных офицеров. Раздеть их догола, привязать к лошадям и на веревке протащить через ледяную реку. Голые, не разводя кост­ра, пусть сидят всю ночь на противоположном берегу. Лагерные часовые пусть каждый час устраивают им перекличку. Исполняйте.

Я отдал честь и собирался уже идти исполнять приказание, когда он меня вдруг спросил:

- Где госпожа Голубева?

- В обозе, - ответил я.

- Сипайлов, - обратился он к стоящему за его спиной Сипайлову, - вызвать ее из обоза, поместить в юрту к японцам. Пошли сво­его адъютанта.

Я уже привык к кошмарам, и эта ночь не показалась мне чем-то особенным. Голых офицеров, привязав к лошадям, перетащили через реку. Каждый час часовые окликали их, и с противоположно­го берега из тьмы доносились их продрогшие, хриплые голоса в от­вет. Придя утром, измученный, продрогший, я заснул мертвым сном. Но спал недолго, вестовой разбудил меня.

- Ваше благородие, - сказал он, - к его превосходительству.

В отличие от прошлой ночи, барон был в веселом настроении.

- Пойдемте, есаул, посмотрите на свою возлюбленную госпо­жу Голубеву.

- Ваше превосходительство, - ответил я, - она вовсе не моя возлюбленная.

- Рассказывай, - усмехнулся барон, - вы все юбочные угодники. Но теперь я поместил ее к японцам. После японского темпера­мента вам делать нечего.

36. Сцена

В юрте у японцев было тесно от сидящих вокруг Веры Голубе­вой мужчин. Все японцы одинаково улыбались. Среди японцев был и сам генерал Сузуки, который тоже улыбался.

- Хорошая барышня, - говорил он, глядя на Веру, которая в японском кимоно обмахивалась веером.

- Это русская девушка не уступит лучшей японской гейше.

- Кушайте, русская барышня, - говорил один из японцев, улы­баясь, - это ананасные консервы из Формозы.

- Формоза? - смеялась Вера, погружая ложку в консервы. - Что такое Формоза?

- Формоза - это очень скучное место, где делают вкусные ананасные консервы, - улыбался японец. - Там нет таких красивых русских барышень. Формоза по-китайски - Тай­ вань.

- Кушайте, русская барышня, - говорил другой японец, - вот ургинские пряники, ургинское варенье. Тут, в Монголии, хорошо, тут лучше, чем в Корее. В Корее всюду запах вонючего орехового масла, - он засмеялся.

- Русские барышни красивее филиппинских американок, - ска­зал один из японцев.

- Филиппинские американки - скуластые, кра­сноносые бабы.

- Мы поражены вашей красотой, мадам, - сказал по-француз­ски Сузуки.

- Благодарю вас, вы очень любезны, - ответила Голубева, ко­кетливо щурясь.

- Ну, есаул, убедились в верности своей возлюбленной, - по-французски спросил меня барон, когда мы вышли.

- Ваше превосходительство, она не моя возлюбленная, - снова ответил я. - О ее неверности пусть заботится муж.

- Муж? - улыбнулся барон. - Именно муж. Вызовем мужа.

37. Сцена

- Ваша жена ведет себя непристойно, - сказал по-французски барон Голубеву, - она в юрте у японцев, вы должны ее наказать.

- Как наказать, ваше превосходительство? - спросил запуган­ный и подавленный Голубев, стоя перед бароном в нелепо сидев­шем на нем солдатском мундире.

- Дайте ей пятьдесят бамбуков.

Голубев замер, опустив голову. Барон обратился ко мне.

- Ты будешь наблюдать, если муж плохо будет наказывать, повесить обоих. Понял? Идите.

Голубев шел пошатываясь, держась руками за голову, потом остановился и говорит:

- Есаул, мы были с вами в хороших отношениях. Помогите мне, дайте мне револьвер, и я сейчас же застрелюсь.

- Бросьте говорить глупости, - ответил я, - за эти ваши слова и меня барон повесит. Видите, вот идет делопроизводитель канцеля­рии Панков. Барон послал его следить за мной.

Привели Веру. Избивающий жену муж плакал. Я тоже с тру­дом сдерживал слезы. Ведь Панков, смиренный и молчаливый па­рень, безусловно, донес бы. Вера выдержала наказание без стона и мольбы. Молча встала и, пошатываясь, пошла в поле.