- Они проводят в жизнь философию своей религии: око за око. А принцип Талмуда, проповедующий во всем и всяческим способом достижение цели, предоставляет евреям план и средства для их деятельности, для разрушения наций и государств. Если мы откажемся от нашей беспощадной борьбы против еврейства, вывод будет один: революция восторжествует и культура высшего продукта падет под напором грубой жизни, грубой, жадной и невежественной черни, охваченной безумием революции и уничтожения, руководимой международным иудаизмом.
В это время к штабу на автомобиле подъехал Сипайлов в сопровождении своего адъютанта Жданова.
- Ваше превосходительство, - отряхивая дождевые капли, весело доложил, - исчезнувших евреев, о которых я вам докладывал, обнаружили в доме монгольского князя Тактагуна. Дом пользуется неприкосновенностью, но мы намерены провести ночью стихийную народную акцию, - он засмеялся.
- Ты, есаул, примешь участие в этой акции, - сказал мне барон.
- Ваше превосходительство, - пробовал возражать я.
- Ты примешь участие, это тебе полезно, - жестко сказал барон, - и надеюсь, что эта беседа о евреях, которую мы вели с тобой под дождем, касаясь очень близко этого предмета, запомнится тебе.
- Как вы устроились, есаул? - обратился ко мне Сипайлов. - Уже отпраздновали новоселье?
- Да, отпраздновал.
- Жаль, меня не пригласили, - усмехнулся Сипайлов.
- Я праздновал в узком кругу.
- Понимаю, только близкие друзья, Гущин и прочие, понимаю. Но я более широкая натура и приглашаю многих, даже тех, кто меня не слишком любит, - он засмеялся, - придете? Я очень обижусь, если откажетесь. Будет очень весело и богато. Много женщин.
- Приду, - с трудом выдавил я.
60. Сцена
Ночью подъехали и окружили дом монгольского князя.
- Выходи на крыльцо, жидовский покровитель! - кричали они. - Мы знаем, ты прячешь жидов, выдай нам жидов!
Тактагун вышел на крыльцо и сказал:
- Да, у меня живут евреи, в Монголии законы гостеприимства священны. Я принимаю этих людей под свое покровительство; и отдавать их на верную смерть - для меня покрыть свое имя несмываемым позором.
- Выдай жидов, иначе пристрелим тебя, - кричали казаки и несколько раз выстрелили в воздух.
Тогда на крыльцо вышел один из евреев, бывший служащий русско-азиатского банка, и сказал:
- Князь, мы обречены и не хотим увлечь тебя за собой в могилу.
- Князь! - крикнул адъютант Сипайлова, поручик Жданов. - Обещаем, что евреев просто передадут американскому консулу для отправки их в Китай. Даю честное слово офицера. Ждем пять минут. Чувства народа возбуждены. Выходите через задние двери во двор по одному.
Вскоре евреи по одному начали выходить. Их ждали сипайловские палачи и душили.
61. Сцена
Сипайлов занял виллу какого-то богатого китайца. Было много офицеров, польстившихся на роскошный стол, и девушек. Девушек и молодых женщин было много из русской колонии Урги. Но особо выделялась статная казачка с русой косой, подававшая кушание.
- Посмотри, какая красавица, - сказал Гущин, - кто это?
- Дуся Рыбак, - ответил я, - родственница атамана Семенова. Монстр Сипайлов взял к себе в горничные такую красавицу. Какая несправедливость, что такая красавица досталась уроду с трясущимися руками, что монстр спит с такой красавицей.
- Неужели и ты, Володя, согласился бы взять наложницей жену убитого человека. Она - жена еврейского коммерсанта, погибшего во время погрома.
- Что ж, печально. Но жизнь есть жизнь, и природа не может долго пребывать в скорби. Это противоестественно.
В это время подвыпившие офицеры запели песню. Дуся подхватила.
- Вот видишь, я опять прав. Надо пригласить ее на танец.
- Смотри, не было б беды. Этот монстр, как всякий урод, особенно ревнив, тем более сам он большой волокита.
- Ах, плевал я на этого урода, - сказал Гущин, который к тому времени достаточно выпил.
И когда граммофон заиграл веселую польку, подошел и пригласил Дусю. Впрочем, плясали все. Сам Сипайлов плясал и пел.
- Ах, хорошо, - сказал один из офицеров, - голодная жизнь в лагере, в палатках при ветре и морозе кончилась.
И подхватив какую-то даму, он понесся в польке.
- Танцуйте, дорогие гости, - говорил Сипайлов, - чревоугодничайте, точно в масляницу. Помянем добрым словом русское объедение и пьянство.
- Сипайлов в ударе, - сказал Гущин, подводя к столу еще более раскрасневшуюся Дусю и наливая ей вина.
- Он оказался таким милым и приветливым хозяином, что даже забываешь, кто он.
- Как бы он о том не напомнил, - сказал я.