80. Сцена
Ко мне зашел полковник Дмитриев, один из тех, кто присоединился к дивизии в Урге. Господин Миронов,- сказал он, - я хотел бы вас пригласить сегодня ко мне на небольшую вечеринку. Мы, бывшие колчаковцы, хотим почтить память адмирала. Придете?
- Приду, - ответил я.
- Но дайте честное слово офицера, что вы не станете о том распространяться.
- Я обещаю, честное слово офицера.
81. Сцена
Вечером небольшая квартира Дмитриева была переполнена. Было не менее сорока офицеров. Я несколько запоздал и застал вечеринку уже в разгаре. Все были возбуждены.
- Мы, офицеры Колчака, с радостью, энтузиазмом встретили появление Унгерна в Урге, - говорил один из офицеров. - Но восторги наши быстро прошли. Здесь, в Монголии, сосредоточены сотни белых, для которых возвращение на Родину возможно только с оружием в руках. Впереди Родина, здесь страна, где население боготворило нас, русских. Степи изобилуют скакунами, баранами, быками, а что нужно всаднику-партизану? Конь, трава, мясо. Господа, успех был возможен, но Унгерн в корне задушил нас, задушил успех. Сумасшедший барон не стремится к освобождению Родины, а хочет в Монголии ставить эксперимент по улучшению человеческой породы…
- …в соответствии со своими дикими представлениями, - сказал другой офицер.
- Нас постоянно унижают. Мы, офицеры, точно стая голубей должны сидеть на крышах. Люди жмутся друг к другу, кутаются в халаты. Одеял не полагается, пищу раз в день протягивают на веревке. Даже большевики не посмели нас так унижать.
- Печальнее всего, - сказал полковник Дмитриев, - что воля наша подавлена. Все парализованы страхом перед сумасшедшим бароном, никто не смеет бежать.
- Но ведь побег - это дезертирство, - несмело заметил ка кой-то поручик. - Это на руку большевикам.
- От кого дезертирство, господа? - сказал Дмитриев.
- Барон сам большевик. Так его воспринимают в белых кругах. Антибольшевистские крестьянские восстания вселяли надежды, но тупая жестокость заставляет крестьян уходить в сопки. Семенов и Унгерн всегда интриговали против покойного Колчака. Семенов не послал на фронт ни одного солдата, когда армия наша истекала кровью на Урале и под Тобольском. Покойный Колчак, господа, говорил, что Унгерн бросает тень на белое движение, - сказал Дмитриев.
- Служить Унгерну - значит служить врагу белого движения. Я лично служить ему отказываюсь. Ни ему, ни Семенову.
- Господа, - сказал я, - но ведь сам Колчак произвел Семенова в генерал-лейтенанты, вплоть до соединения с Деникиным назначил главнокомандующим всеми вооруженными силами и походным атаманом всех восточных российских окраин. Я знаю, этот приказ многие восприняли с недоумением, а то и с возмущением, но надо подчиниться ему как последней воле покойного адмирала.
- Была ли последняя воля? - сказал Дмитриев. - Не сфальсифицирована ли она? Те, кто совершил ледяной поход, не без удивления узнали, что, пока мы с боями прорывались по тайге, у нас появился новый верховный вождь, в это время спокойно отсиживавшийся в тылу, не нюхавший порох иначе, как с мужиками, делающими пушки из водопроводных труб.
- Я, господа, согласен со многими высказываниями, - сказал я, - но все-таки остаюсь исполнять свой долг. Главное, господа, - борьба с большевиками. Мой долг не позволяет мне следовать за вами. Разумеется, все сказанное здесь не будет мною разглашено, даю честное офицерское слово дворянина.
Раскланявшись, я вышел.
82. Сцена
О заговоре все-таки стало известно, точнее, это был не заговор, а массовое дезертирство. Барон, как разъяренный зверь, метался по штабной комнате, видеть его было страшно.
- Какое чудовищное предательство! - кричал он. - Когда дезертируют солдаты - это преступление, но когда дезертируют офицеры - это еще и кощунство!
- Ваше превосходительство, - сказал Сипайлов, - как вы велели, вызваны хорунжий Тубанов и монгольский князь Буяргун.
- В погоню! - закричал барон вошедшим Тубанову и Буяргуну.
- Никого из беглецов не щадить! За каждую голову плачу по десять золотых империалов.
- Есть сведения, что беглецы отправились на восток, - сказал Тубанов. - Так говорят пастухи.
- Далеко им уйти не удастся, - сказал князь Буяргун.
- Их покарает небо! - закричал барон.
- Я буду о том молиться.
83. Сцена
Во время вечерней молитвы в дивизии барон, как мне показалось, действительно молился особенно усердно. В дивизии заведен был ежевечерний ритуал: на заходе солнца все сотни выстраивались по национальному признаку, и каждая хором читала свои молитвы. Барон объезжал строй, подхватывая то христианскую, то буддийскую, то мусульманскую молитву.