Ружанскому прикладом перебили ноги.
- Перебить ему руки, чтоб не крал.
Ружанскому перебили руки. Первый раз Ружанский только застонал, а второй раз страшно закричал. Вера лишилась сознания.
- Привести ее в чувство, - велел барон.- Пусть присутствует при казни любовника.
На Веру вылили ведро воды и силой заставили подняться на ноги. Стоять она не могла, ее держали.
- Повесить Ружанского на вожжах в пролете Китайских ворот, - велел барон.
- Ваше превосходительство, какую петлю делать, - спросил Сипайлов, - чтоб сразу умер или чтоб помучился перед смертью?
- Пусть мучается! - крикнул барон.
Ружанский задергался, захрипел в петле. Тело извивалось в конвульсиях.
- Бедный мальчик, - прошептал стоящий рядом со мной Гущин, - еще одна жертва этой дьявольской женщины.
- Но ведь и несчастная женщина страдает, - возразил я.
- Пусть страдает, мне ее не жалко, она получила свое.
- Преступную соблазнигельницу отдать казакам и вообще всем желающим, - объявил барон. - В принципе, я никогда не попустительствовал изнасилованиям, однако эту женщину ничем иным наказать нельзя.
- Увести в юрту, - распорядился Бурдуковский.
Возле юрты образовалась очередь казаков. Выходящие из юрты казаки застегивали ширинки и перекидывались шуточками с ожидающими.
- Я тоже воспользуюсь своим правом, - сказал Гущин.
- Ты, Володя?! Ты хочешь стать насильником, - удивленно спросил я.
- А чем я хуже других? - ухмыльнулся Гущин.
- Но ведь это скоты, - сказал я. - Тебя я считал порядочным человеком, тебя я считал своим другом.
- Эта женщина погубила многих и должна быть наказана, - сказал Гущин, направляясь к очереди.
- Я не желаю тебя больше знать, - крикнул я ему вслед. - Как дворянин и как офицер, я вызываю тебя на дуэль. Ты подлец и негодяй еще хуже, чем остальные.
- Я принимаю твой вызов. Стреляться будем после окончания войны.
Насвистывая, он пошел к юрте. Первоначально из юрты доносились крики Веры. Потом она затихла. Умолкли и шуточки казаков. Все происходило в тишине. У юрты оставалось всего несколько человек из тех, кто воспользовался правом насилия. Большинство солдат и офицеров остались в строю.
Я подошел к юрте и, когда настала моя очередь, вошел. Первое, что я увидел, были расширенные безумные глаза Веры. Она лежала на койке растерзанная. Глядя молча куда-то вверх мимо меня, тяжело с надрывом дышала. Подойдя, я стал перед ней на колени и прикоснулся губами к ее сухой горячей руке. Вера продолжала смотреть мимо меня и тяжело дышать. Я одел Веру и, обняв за плечи, как ребенка, вывел из юрты. Подбежал Бурдуковский.
- Куда ты Голубеву ведешь? Барон приказал немедленно преступницу пристрелить.
- Я забираю ее к себе, - сказал я и вынул маузер.
- Застрелю всякого, кто захочет помешать мне воспользоваться своим правом, всякого! - закричал я, ибо нервы мои не выдержали.
Видно, в лице моем было нечто, Бурдуковский уступил мне дорогу. К тому же многие солдаты и офицеры смотрели на меня явно одобрительно, а один из офицеров сказал:
- Ваше превосходительство, есаул Миронов может распоряжаться своим правом, как ему хочется.
- Ну и черт с тобой, - сказал барон. - Бери ее себе, если тебе хочется. Если ты не сконфужен этой опозоренной дрянью. Остальным разойтись, приготовиться к занятиям.
И он ускакал, сопровождаемый Сипайловым и Бурдуковским.
- Господин Миронов, - подойдя, сказал доктор, - позвольте пожать мне вашу руку. Я увезу госпожу Голубеву в госпиталь.
- Спасибо, доктор, но я хочу отвести госпожу Голубеву к себе домой.
- Понимаю, - сказал доктор, - я приеду туда.
94. Сцена
Всю ночь Вера металась в бреду. Я сидел возле ее постели.
- Светло как, - бормотала она, - жарко, луна светит, дождь, я хочу дождя…
Я мочил в воде тряпочку и клал ей на горячий лоб.
- Дождь, - говорила она, - дождь, мама, помоги мне, я хочу гулять под дождем.
Я снова смачивал тряпочкой ее воспаленный лоб.
Заехал доктор с медицинскими препаратами. Тело Веры было все в синяках и кровоподтеках. Я впервые видел тело Веры обнаженным, но не испытывал никаких вожделений, а лишь жгучее чувство сострадания, как к больному ребенку.
Под утро Вера, наконец, заснула, тяжело дыша. Я прикорнул рядом на стуле. Проснулся, словно от толчка. Вера смотрела на меня осмысленным взглядом. Лоб ее был в испарине.
- Николай Васильевич, - прошептала она слабым голосом, - как я хотела умереть в эту ночь, отчего вы не дали мне умереть, для чего, Николай Васильевич?
- Для нашей новой жизни под новым небом, как сказано у пророка Исайи, - ответил я.