- Надо подчеркнуть факт, - сказал Кравченко, - что, будучи патологическим антисемитом, с особым садизмом барон истреблял именно евреев.
- Нет, товарищ Кравченко, - сказал Ярославский, - я не стал бы подчеркивать. Товарищ Троцкий сказал: “Я по национальности не еврей, я по национальности интернационалист”. Присоединяюсь к словам товарища Троцкого. Барон Унгерн несколько раз пытался намекать на мое еврейское происхождение, но я, будучи убежденным атеистом, тем не менее отвечу барону чисто по-евангельски. Для меня лично Унгерн просто несчастный человек, вбивший себе в голову, что он спаситель и восстановитель монархов и на него возложена историческая миссия. Суд над бароном Унгерном есть суд не над личностью, а над целым классом общества, классом дворянства, особенно остзейского дворянства, творившего жестокости от эпохи крестовых походов, к которым прямо причастны предки подсудимого. Жестокость барона Унгерна объясняется двумя причинами: классовой психологией дворянства и религиозностью, которая по сути набор кровавых суеверий. Якобы заботясь о судьбе России, барон есть серьезный противоборец России и проводник захватнических планов Японии. Приговор должен быть приговором над всеми дворянами, которые пытаются поднять свою руку против власти рабочих и крестьян.
В зале раздались аплодисменты. Затем выступил защитник Боголюбов.
- После великолепной и совершенно объективной речи обвинителя мне остается добавить немного. Согласен по сути с обвинителем, я не согласен с ним в деталях. “Серьезный противоборец России, проводник захватнических планов Японии” - но так ли это? Нет, уважаемый трибунал. При внимательном изучении следственного материала мы должны снизить барона Унгерна до простого мрачного искателя военных приключений. Одинокого, забытого совершенно всеми, даже за чертой капиталистического окружения. Уважаемый обвинитель Емельян Ярославский объявил Унгерна типичным представителем своего класса. Но разве может, хотя бы и прибалтийский барон, будучи нормальным человеком, проявлять такую бездну ужасов? Если мы, далекие от медицины и науки люди, присмотримся во время процесса, мы увидим, что помимо того, что сидит на скамье подсудимых представитель так называемой аристократии, плохой ее представитель, перед нами ненормальный, извращенный психически человек, которого общество в свое время не сумело изъять из обращения. Поэтому предлагаю два варианта приговора. Первый: было бы правильно не лишать барона Унгерна жизни, заставить его в изолированном каземате вспомнить об ужасах, которые он творил.
- Борьба с капиталистическим окружением делает этот вариант сугубо предположительным, - сказал Ярославский.
- Тогда остается второй: мгновенная смерть будет самым легким концом его мучений. Это будет похоже на то сострадание, которое мы оказываем больному животному, добивая его. В этом отношении барон Унгерн с радостью примет наше милосердие.
- Гражданин Унгерн, вам предоставляется последнее слово, - произнес председатель Опарин.
- Мне нечего сказать, - ответил барон.
- Объявляется перерыв, - заявил председатель трибунала.
- Трибунал удаляется на совещание.
135. Сцена
После перерыва председатель зачитал приговор.
- Именем Российской Советской Социалистической Республики гражданин Унгерн Роман Федорович признан виновным по всем трем пунктам обвинения, включая сотрудничество с Японией, и приговорен к смертной казни, расстрелу. Приговор окончательный, обсуждению и обжалованию не подлежит.
136. Сцена
Утомленного Унгерна отвели в камеру. Он хотел вздремнуть, но дверь камеры открылась, и вошел Блюхер.
- Приняли решение, барон? - спросил он.
- Я устал, - ответил барон, - я хочу конца.
- Значит, отказываетесь?
- Я никогда ничьей марионеткой не был, тем более не хочу стать марионеткой красных.
- Барон, есть великая Россия, красная ли, белая ли. Вы, барон, не первый. В интересах великой России перешли к нам, красным, доктор Чичерин, генерал Брусилов, генерал Попеляев и другие.
- Это все генералы без армий, - ответил барон, - а генералы без армий должны стреляться. Если вы действительно намерены оказать мне услугу, то дайте револьвер с одним патроном или яд.
- Хотите ли вы еще что-либо сказать или передать? - спросил Блюхер.