- Уйди, ты нужна в лазарете, - шепнул я ей.
- Нет, если тебя убьют, то я тоже застрелюсь.
- Не говори глупости, уходи.
- Нет, без тебя мне жить страшно, - шепотом ответила Вера.
Вдали замелькали силуэты приближающихся всадников. Мы подпустили их поближе и открыли огонь. Несколько упало, остальные повернули коней.
- За Россию, ура! - закричал Марков.
- Ура! - откликнулись казаки.
Вскочив на коней, мы поскакали в контратаку, рубя на скаку, пока красные не скрылись в лесу. Трубач созвал нас обратно в долину.
- Наконец, мы получили возможность спокойно съесть свой ужин и немножко поспать, правда, не расставаясь с винтовками, - сказал я.
- Ешьте ужин, есаул, - сказал мне Марков, - поспать вам вряд ли придется. Надо выбраться отсюда, пока Щетинкин не подошел с главными силами. Я назначаю вас командиром ночного дозора. После ужина приходите ко мне.
Вера нагрела котелки с оставшимся ужином на костре.
- Скоро Пасха, - сказал Вера, - однако так холодно.
- Это здесь, в горах, в горных долинах, холод, - ответил я, - внизу, поближе к границе, уже цветет вишня. Такой тут климат.
- В прошлую ночь я ненадолго вздремнула и мне приснилась мама. Мама играла на фортепьяно, а перед ней стояло зеркало, в которое она смотрела. У нас было имение под Москвой, на Пасху мы всегда собирались там. Сестра Тоня приезжала с мужем из Финляндии. Она заплакала.
- Коля, за что все это? За что эти мучения? Мы грешны, да, мы грешны, но неужели Господь так жесток? Неужели он так беспощаден?
- Если после всех наших грехов Господь все-таки оставил нам путь к спасению, значит он не жесток, а лишь справедлив, - ответил я.
- Каков же этот путь спасения, для всех ли этот путь?
- Да, для всех, - ответил я, - потому что даже в безвыходной ситуации всегда можно умереть. Смерть - последний дар Божий, спасение от мучений. Не спасутся лишь злодеи, ибо они умрут дважды. Вторая смерть - конечное осуждение.
Окончив ужин, я начал собираться. Проверил револьвер, подвесил к поясу несколько гранат.
- Ты уходишь? Я с тобой.
- Иди к доктору в госпитальную палатку, там ты нужна.
- Коля, я тебя люблю и ревную.
- Ревнуешь? Милая моя, к кому ж ты меня ревнуешь? Не к смерти ли?
- Может быть, ведь смерть тоже женщина, но я надеюсь отбить тебя у нее.
Мы поцеловались, я пошел к Маркову.
- Есаул, - сказал мне Марков, - вам с пятью казаками надо осмотреть болотистую низину. Иного пути для выхода отсюда у нас нет. Стрелять запрещено. Из оружия вам остаются только ножи. При встрече с неприятелем его следует уничтожать молниеносно и тихо так, чтобы вокруг никто ничего не услышал.
139. Сцена
Болотистая вода тускло поблескивала под луной. Мы шли, нащупывая бугристую твердь, прижимаясь к шелестящим под ветром кустам. Вдруг послышался шлепающий свук. Я поднял руку. Мы остановились.
- Ложитесь, - прошептал я.
Мы легли на болотистую землю.
- Их двое, - шепнул один из казаков.
Двое красных дозорных беспечно шли по воде. Мы кинулись на них, сбили с ног, засунули их головы под воду и держали так, пока конвульсии не прекратились и они не затихли. Дальше мы двигались вперед на четвереньках.
- Смотрите, камень, - шепнул я, - двигаемся к камню. Там мы сможем немного обсохнуть и отдохнуть.
Когда мы почти достигли цели, камень неожиданно пошевелился. Это оказался еще один красноармеец, сидевший неподвижно, видно, задремавший. Я всадил ему в спину нож, и прежде, чем он успел закричать, мы навалились на него и засунули под воду. Болото, наконец, кончилось, и мы смогли идти быстрее. Вскоре показались огни.
- Неприятельский лагерь, - шепнул один из казаков.
Ползком мы двинулись в его направлении, ожидая окрика часовых, но все было тихо.
- Похоже, лагерь пуст, - сказал я, - огни костров оставлены для обмана. Хорунжий, проверьте.
Хорунжий пополз в направлении лагеря. Мы затихли. Вскоре хорунжий вернулся.
- Лагерь пуст, ваше благородие, вот - нашел, - и протянул бутылку “Смирновской”. - Видно, и большевики любят побаловаться. Все-таки русские люди.
Он откупорил бутылку, и не успел я слова сказать, как уже глотнул из горла.
- Что вы делаете, хорунжий, - сказал я, - водка может быть отравлена.
- Нет, ничего, - сказал хорунжий, - хороша, ваше благородие.
И снова глотнул. Продрогшие от болотистой воды, мы выпили из горла, передавая бутылку друг другу. Теплота разлилась по жилам, взбодрила нас.
- Надо немедленно повернуть назад и обо всем доложить, - сказал я.
140. Сцена