- Пойдемте, пойдемте, дорогой главный гость, - суетился китаец, - убил не я, убили китайские солдаты. Страх, как много перебил русский генерал китайских солдат. Они валялись тут на солнцепеке, и птицы слетались к ним со всего мира. Бедные, глупые люди - эти китайские солдаты. Дорогой главный гость, из хорошего железа гвозди не делают, делают из худого. Доброго человека в солдаты не берут, берут худого.
Говоря без умолку, китаец привел меня в маленькую каморку, сплошь заваленную пачками старых газет. Тут были харбинские эмигрантские, советские, немецкие, китайские, японские. Я выбрал несколько газет, где говорилось о суде и казни барона. Газета “Красная Сибирь” писала: “Железная метла пролетарской революции поймала в свои твердые зубья одного из злейших врагов советской власти”. Белоэмигрантская харбинская газета “Новости жизни” писала: “Тысячелетняя кровь барона имела для его палачей особый букет, как старое вино”. Статья в немецкой газете “Берлинер Тагеб-латт” называлась “Как погиб барон Унгерн фон Штернберг” с подзаголовком “со слов очевидца”. В другой немецкой газете, в небольшом листке “Мюнхенер Беобахтер”, который, судя по почтовому штемпелю, выписывался информационным отделом японского национального клуба в Урге, была заметка, подписанная “Альфред Розенберг”, очевидно тот самый друг детства барона. Заметка называлась “Барон Унгерн Штернберг, борец с еврейским интернационалом”. Она начиналась так: “Он был национал-социалистом еще до национал-социализма”. “Вряд ли барон согласился бы с этим определением, - подумал я, - всякий социализм он ненавидел всей душой потомственного аристократа. Скорей всего, расизм барона был все-таки аристократическим.” Но далее шли слова, которыми барон, пожалуй, остался бы доволен: “Ариец, который с мечом в руке вернулся на свою священную прародину, ведомый тайными силами и мистическим голосом крови. Здесь, в гобийской Туле, три тысячи лет назад впервые был начертан знак свастики, символ идеального миропорядка, чье скорое возрождение предвещал барон Унгерн, этот германец в монгольском халате”.
- Неужели садист и изувер действительно умер, - сказала Вера, - просто не верится.
- Он хотел покорить пол-мира, как Чингиз-Хан, а теперь лежит в могильной глине где-то под Новониколаевском, - сказал я.
- Мне кажется, он будет вставать из могилы и сосать кровь, как Дракула. Он снится мне иногда со своими светлыми волосами, маленькой головой - кошмарные сны.
- Да, барон принадлежит к породе воскресающих мертвецов, - сказал я, - такие злодеи и в могиле не знают покоя. Возможно, он станет персонажем легенд и прочих всевозможных сочинений.
Но мы, белые, должны радоваться его смерти. Служить ему было кошмаром, преступлением против совести, несчастьем для всякого приличного человека. За ним могли идти с радостью только уголовные преступники, такие, как Бурдуковский и Сипайлов.
- Ах, не к ночи упомянуто, - сказала Вера и перекрестилась. - давай лучше думать о пасхальной Всенощной и пасхальном ужине. С той стороны уже доносится звон колоколов. Очевидно, там, в русском поселке, есть православная церковь. Хорошо бы поспеть туда ко Всенощной.
Вера задула свечу, и мы легли, обнявшись. Только теперь, после долгих месяцев похода и боев, начинался наш медовый месяц.
148. Сцена
Но поспать спокойно в эту ночь нам так и не довелось. Где-то в третьем часу ночи казаки разбудили меня.
- Ваше благородие, в подвале у китайца кто-то стонет.
- Кто стонет? - переспросил я спросонья.
- Не знаем, ваше благородие, мы, ваше благородие, в подвал полезли, слышали, китаец там рисовый самогон хранит, полезли, а в подвале кто-то стонет.
Я наскоро оделся и пошел вслед за казаками. По шаткой грязной лестнице спустились в темный подвал, освещенный лишь фонарем, который держал один из казаков, и остановились перед маленькой железной, ржавой дверью, откуда, действительно, доносились стоны.
- Где китаец?
Приволокли полуодетого китайца.
- Кто здесь?
- Дорогой главный гость, - испуганно кудахтал китаец, - здесь вор. Я таможенник, мне велено хватать воров, которые хотят перейти границу.
- Открой!
Дрожащими руками китаец сунул ключ в замочную скважину, связка ключей висела у него на шее, даже когда он спал. Межтем, услышав голоса, кто-то изнутри слабым голосом, прерываемым плачем, закричал по-русски:
- Спасите!
- Здесь русский?
- Да, русский вор.
Луч фонаря упал внутрь каморки, откуда пахнуло зловонием, и тотчас хвостатые тени бросились с писком.
- Крысы, - сказал подошедший доктор. - Это китайская пытка крысами.