Пока караван плотов поджидал гонцов в теснине реки, Даос не находил себе места от нетерпения. Что ответит им новый предводитель?
И вот послы возвратились.
— Великий тирагет, — с горькой усмешкой доложил старик Артила, — отказался от союза с нами. Он не желает даже принять нас в своем городе.
На лицах людей отразилось недоумение — они не ожидали такого поворота. Надежды, которыми они жили много недель и месяцев, пошли прахом. Враждебный ветер дул со всех сторон. Женщины стали осыпать имя Мука-пориса страшными проклятьями:
— Чтоб ему вороны глаза выклевали!
— Пусть зубр нападет на него в самый счастливый его день и разорвет ему внутренности!
…Принц Даос был высок и широкоплеч. На лбу, обрамленном светлыми волосами, он носил золотой обруч, единственное, что отличало его от других воинов. Расстроенный плохой вестью, он поднес ко рту рог и созвал мужей на совет. Каждый должен был сказать свое слово.
Андреас и другие молодые воины предложили принцу наступать на Дувру и взять ее силой.
Предложение многим понравилось, и его поддержали: люди горели желанием отомстить за обиду.
Однако принц Даос охладил их пыл.
— Нет, воины, — сказал он решительно. — Пока оставим Дувру в покое. Мы должны восстановить свои силы, укрепиться здесь и подготовиться. Мука-порис у себя дома, а мы — изгнанники…
Так и договорились. День и еще полдня ждали в теснине, пока мужчины постарше не выбрали место для стоянки. Они решили обосноваться у поворота реки, где начиналась низина. Стали прикидывать, где засеют поля, где построят хижины, а где будут пасти свой скот под этими голубыми небесами, в высоких и сочных травах. Никто и ничто не могло им помешать: они были за пределами Дувры, на противоположном берегу реки. Лес для постройки хижин и камыши росли рядом — протяни лишь руку…
Шло время. Утрами по лучистой глади Тираса пробегала рябь…
Скоро у поворота реки появилась первая хижина.
Вечерами допоздна виден был огонь костров, слышались лай собак, ржание лошадей и блеяние овец. Иногда на рассвете трубил рог.
Что думали об этом обитатели Яла-чолы? Они ведь мечтали, чтоб на эти пустынные земли пришли люди из их рода-племени. А сейчас их охватывала тревога, и они не знали, что думать. Хотелось познакомиться с новыми соседями, но те разбили лагерь на другом берегу и словно бы избегали встреч с семьей мастера.
Ептала видела в этом знак враждебности.
— Да они просто не подозревают, что тут есть еще кто-то живой, — успокаивал ее муж.
— Меня они не могли не заметить, — не согласилась Мирица. — В горловине ручья я столько раз возилась с коноплей…
— И меня, ясное дело, видели… — подхватил Алученте.
— Если они избегают нас, то и мы не будем показываться им на глаза, — решила Ептала.
Как-то утром они услышали удары молота о наковальню, ветер донес до них запах угля и жженого железа.
На этот раз забеспокоился Басчейле.
— Слышишь? — удивился он. — У них там есть мастер!
— Ну и на здоровье, — отвечала ему жена. — Тебя это разве касается?
— Касается, я должен его видеть! Может быть, я нужен этим людям. И потом, я хочу знать, что они делают…
— Оружие, что еще могут делать, если бьют железо!
— Почему обязательно оружие? Точно так же делают плуги, бороны…
— Прошу тебя, Басчейле, не покидай нас и займись своим делом. Если ты им понадобишься — они придут сюда!
Однако его одолевали раздумья. Скитальцы наверняка шли в Дувру. Почему же они не продолжили свой путь? Что за дела у них здесь, и когда они их закончат?
Любопытство толкало его пойти и выяснить все это там, на другом берегу. Однако привычная осторожность удерживала на месте.
Басчейле вернулся к своим инструментам и стал работать с еще большим рвением, говоря себе, что, так или иначе, скоро все разъяснится. Вот прослышат люди о его мастерстве и придут, как приходили в Краса-паре. Он покажет им лики богов, вышедшие из-под его резца, и они оценят их, сообразно своему разумению, и воздадут ему должное.
Ептала относилась к его намерениям с недоверием и даже враждебно. Алученте она велела не показываться на реке, Мирице — пасти овец только за ивами.
Но все ее предостережения были напрасными. Дети с интересом каждый день наблюдали за соседями; напрягали слух, чтобы уловить обрывок разговора; иногда показывались на реке — именно тогда, когда там были эти люди, нарезавшие камыш или лозу для хижин и загонов.
Алученте обычно отправлялся с утра на охоту. Он охотился до тех пор, пока ему не удавалось подстрелить что-нибудь подходящее; затем потихоньку пробирался на скалу, поросшую вереском, и прятался, следя за движением на том берегу.