Рукой, задрожавшей от напряжения, Конан поднял кубок и поднес к губам. От усилия на лбу его выступил пот, словно варвар пытался сдвинуть с места скалу.
— Тогда мы сами погоним Прокаса, — заявил Троцеро. — Поможем ему на переправе, да и числом сравняемся хоть немного. Наши так и горят жаждой мести. Еще посмотрим, кто выйдет победителем на этот раз…
Конан заколебался. Вся дикарская его душа рвалась вослед врагу — рвать, рубить, калечить, вышибать из строя по одному, по двое, подобно тому, как стая гончих преследует стадо оленей. И Рабирийский кряж, казалось, был самой Судьбой предназначен для такой погони. Из резанные впадинами и трещинами, покрытые густым лесом склоны словно так и звали нестись вдогон отступавшему неприятелю.
Зато если бы Прокас вздумал остановиться и развернуть солдат, неизвестно, чем бы это могло кончиться для преследователей. Оружия у мятежников было теперь недостаточно, ели они не досыта, а конница после рейда с Просперо вернулась измотанная и усталая. Помимо всего прочего, вид вожака, который не в состоянии без посторонней помощи даже в седло сесть, вряд ли поднял бы боевой дух войска. Так что выбор у Конана, еще до конца не оправившегося от яда, был невелик — либо отказаться от погони, либо согласиться на роль зрителя в предстоявшем сражении.
Забрезжил туманный рассвет, трубы пропели зарю. Конан, поддерживаемый с двух сторон оруженосцами, в задумчивости смотрел на просыпавшийся лагерь. Было безумно обидно отпускать Прокаса безнаказанным. Но в то же время затевать открытое сражение с превосходившим в числе противником тоже было невозможно. Конан отчаянно нуждался в каком-нибудь новом, неожиданном решении. Хорошо бы у него был легкий, подвижный отряд, способный наносить молниеносные, чувствительные удары.
Киммериец хмуро смотрел на утреннюю суету, и неожиданно взгляд его остановился на лучнике-боссоните, который вскочил в седло и быстро понесся к воротам лагеря. Вероятно, его послали передать что-то часовым. И, вероятно, приказ был срочным, ибо солдат не успел даже подтянуть тетиву на болтавшемся за спиной луке.
Конан тотчас вспомнил о своей службе у туранского короля. Армия там в основном состояла из верховых лучников, и эти ребята на полном скаку поражали такие мишени, в какие и с земли попадет не всякий. Боссонитов таким штучкам и за десять лет не научишь. К тому же у туранцев луки были из рога, небольшие, а у боссонитов — огромные, деревянные, такие возить за спиной, сидя на лошади, просто-таки неудобно.
Конан вдруг представил себе, как конный отряд лучников мчится вслед за аквилонцами, как тихо спешиваются они в лесу, осыпают врага тучей стрел и исчезают прежде, чем тот успевает ответить. От взрыва могучего хохота оруженосцы едва не подпрыгнули на месте, а капитан Аркадио, стоявший неподалеку, помчался к шатру жреца-врачевателя.
Когда явился полуодетый Декситус, Конан, к его изумлению, сидел один в своем шатре и ухмылялся.
— Не бойся, — хохотнул варвар, — не бойся, друг мой, замечательный сок пурпурного лотоса еще не лишил меня рассудка. Просто бородатый Кром неожиданно подбросил мне неплохую идею. Сделай одолжение, пошли кого-нибудь за аргосийцами.
Конан встретил громовым приветствием поднявшихся к нему уже с оружием и в доспехах принца Кассио и капитана.
— Принц, Его Величество король Аргосийский запретил вам преследовать аквилонцев. Распространяется ли этот запрет на лошадей?
— На лошадей? — оторопело переспросил капитан.
Конан нетерпеливо кивнул:
— Вот именно, на лошадей. Наши клячи вконец избегались, кожа да кости. А у вас — свежие, сытые. Одолжите пять сотен — и Амалиус Прокас побежит из Аргоса с поджатым хвостом.
Киммериец быстро изложил свой план, и принц заулыбался. Ему все больше и больше начинал нравиться этот угрюмый варвар, который оказался талантливым, прирожденным полководцем.
Аргосийские воины помчались вдоль рядов, передавая приказ принца; не прошло и десяти минут, как к пешему строю боссонских лучников вывели около тысячи лошадей. Строй распался, солдаты забеспокоились, и Просперо с Троцеро заметались в разные стороны, пытаясь восстановить порядок.
— Ну-ка, быстро, приведите мне жеребца да помогите взобраться в седло, — приказал оруженосцам Конан. — Я должен сам все объяснить людям, которым придется выполнить мой план.
— Конан! — воскликнул жрец. — В твоем состоянии тебе нельзя…
— Побереги мольбы для Митры, жрец. Бойцы не видели меня чуть ли не месяц. Им надо знать, жив я или нет.
Товарищи и оруженосцы помогли Конану подняться в седло. Он с трудом справлялся со слабостью, сковывавшей могучие члены. Синие глаза сверкали решимостью, широкие брови сдвинулись в исказившем лицо яростном усилии. В конце концов, совместный труд их завершился удачей — Конан сел в седло, изрытая проклятия и призывая всех богов Севера и Юга отомстить за свое попранное достоинство.
Принц Кассио созерцал эту сцену от начала и до конца. В Мессантии при упоминании о Конане придворные морщили носы, называя его полуграмотным дикарем, которого только нелепый случай сделал главой войска. Теперь же принц оценил и природную силу, и живость ума северянина. Оценил и преданность цели, и необычность решений, иначе говоря, все те качества, благодаря которым его одинаково любили и уважали и аристократы, и простые наемники. «Этот человек, — подумал про себя принц, — рожден повелевать. Ему на роду написано стать королем».
С двух сторон поддерживаемый оседлавшими своих лошадей оруженосцами, Конан медленно спустился с вершины холма. Лицо исказилось от страшного напряжения, но киммериец все же сумел поднять руку в приветственном жесте. Строй взорвался восторженными криками.
В полулиге от лагеря двое аквилонских разведчиков, которых оставили накануне наблюдать за действиями мятежников, собрались было позавтракать на обочине той самой дороги, что уходила к Саксульскому перевалу. Когда до их слуха долетел рев боссонитов, оба встревожено переглянулись.
— Что там еще такое? — сказал один солдат помоложе.
Его спутник приставил ладонь козырьком к глазам:
— Слишком далеко, не увидеть. Но что-то наверняка случилось, раз они так орут. Надо доложить об этом командующему. Я поеду, а ты оставайся здесь.
Легионер проглотил последний кусок, поднялся, отвязал от дерева лошадь и сел в седло. В утреннем воздухе топот копыт отозвался раскатистым эхом.
Одним легким движением поднятой руки Конан мгновенно утихомирил людей, а затем обратился к ним с речью. Чтобы гнать отступающего противника, сказал Конан, из всей армии выбрали их отряд. Лучникам предстояло догнать легионеров, незаметно подойти вплотную и обрушить на ничего не подозревавших солдат град стрел. Стрелять надо будет спешившись, из укрытия, распределившись на группы по два или три человека, а когда противник опомнится, немедленно отойти.
Во главе каждого отряда пойдет опытный кавалерист, который сумеет и справиться в пути с какой-нибудь заартачившейся лошадью, и присмотреть за животными, пока боссониты будут вести стрельбу. Если же кто-то из их отряда никогда раньше не ездил верхом — Конан мрачновато ухмыльнулся, — им ничего не остается, кроме как покрепче держаться за гриву, хорошей выездки никто от них требовать на станет.
Вскоре новоиспеченная конница под командованием недавно сбежавшего аквилонского наемника по имени Паллантид ровной рысью вышла из лагеря и отправилась вслед за легионерами.
Они догнали вражеское войско у подножия кряжа — обоз и пехота не давали Прокасу возможности двигаться быстро. Присмотрев себе отряд копейщиков, болтавшийся в хвосте колонны, боссониты спешились и принялись за дело. Не один легионер успел упасть, сраженный бесшумной стрелой, прежде чем топот копыт и лязг оружия и доспехов не возвестил о приближении конницы. Тогда боссониты потихоньку убрались в лес. Потери их ограничились тем, что один из лучников, никогда прежде и близко не подходивший к лошадям, упал и сломал ключицу.