Неустойчивая погода, серьезные неполадки в машине и нехватка топлива заставили нас, не задерживаясь, направиться в Александровск.
13/II утром вошли в Кольский залив, к полудню пришли в Александровск и отдали якорь на рейде. Уголь кончался, в 16 ч. снялись с якоря и пошли в Мурманск.
14/II. Жесточайший шторм со снегом в течение всего дня. Ветер валит с ног. Мороз.
Если бы вчера задержались на Кильдинской банке, то потом не могли бы войти в Кольский залив. Пришлось бы штормовать в море без угля».
Всего за это зимнее плавание было сделано 36 станций, столько же тралений, пройдено 1040 миль. Не было ни одного дня, когда бы ветер не достигал силы 6 баллов.
Двадцать третья экспедиция «Персея» с 31 января по 6 февраля обследовала среднюю часть Баренцева моря, Центральную возвышенность, Центральную впадину, вернее, ее западный склон (на северном и южном был встречен лед, препятствовавший тралению). На обратном пути были сделаны станции на Мурманской возвышенности.
В районе Центральной впадины и Центральной возвышенности рыба отсутствовала. Она была обнаружена только на северо-восточном склоне Мурманской возвышенности, но провести детальное обследование ее распределения помешала штормовая погода.
В моем отчете лаконично сказано: «Погода в рейсе не благоприятствовала работам. Возможность астрономической обсервации представлялась очень редко». А сколько тяжелого труда и опасностей кроется за этими словами!
После изнурительного февральского плавания механизмы «Персея», его главная машина и особенней котел потребовали серьезного ремонта. Надо было сменить дымогарные трубки.
С ремонтом возникли такие трудности, которые порою казались непреодолимыми. Только благодаря старшему механику Алексею Ивановичу Мусикову, его энергии, мы преодолели все препятствия.
Пришлось создавать ремонтную бригаду, работавшую во внеурочное время. Дымогарных трубок в Мурманске не оказалось, и я был вынужден поехать за ними в Ленинград и раздобывать с помощью военных моряков. Пожалуй, еще труднее было их отправить в Мурманск багажом пассажирской скорости.
Наконец в середине марта ремонт стал приближаться к концу.
Отремонтированный котел принимали под гидравлическим давлением мастер бригады котельщиков, Мусиков и я. Мы пролезли из кочегарки через топки в огневую коробку котла. Когда специальным насосом поднимали давление, мы отмечали мелом места, где трубки слезились. Их снова завальцовывали, чтобы устранить подтекание.
Во время этого ответственного занятия скрипнула дверца топки и гулко раздался голос вахтенного:
— Товарищ начальник, вас тут спрашивают.
— А кто?
— Говорят, ученые, приехали из Ленинграда!
Не мог я прервать свое наблюдение, да и ползти на животе через длинную и тесную топку наружу, а потом опять проделывать обратный путь было довольно сложно.
— Вылезу, как только закончу приемку, — ответил я, — а пока проводите их в мою каюту, пусть подождут.
Потом выяснилось следующее. Действительно приехали два университетских научных работника, один пожилой, другой совсем молодой. Не помню, по какому делу я им понадобился. С трудом разыскав среди многих судов, стоявших у причалов, «Персей», они сказали вахтенному, что хотели бы повидать начальника экспедиции. Матрос, угадав в приезжих людей чисто сухопутных, решил над ними пошутить. Он самым любезным образом предложил провести их ко мне.
Металлические решетки в два яруса, по которым ходят вокруг машины, блестящие вертикальные трапы с отполированными медными поручнями в непривычном человеке вызывают чувство страха и неуверенности. С опаской ступили приезжие на решетчатые переходы и, подбадриваемые вахтенным, который все повторял: «Да вы не бойтесь, тут все железное, крепкое», осторожно спустились в кочегарку. Здесь, эффектно откинув дверцу топки, вахтенный предложил: «Пожалуйте, начальник в котле». Приезжие, еще не совсем уверенные в том, что над ними шутят, растерялись. Матрос сообщил мне о них, а затем пригласил их в мою каюту: «Начальник просит вас пройти наверх и обождать, он заканчивает приемку котла и вылезти сейчас не может».