Из Мурманска вышли вечером 12 января при отвратительной погоде. Не успели отойти от пристани, как в снежном вихре скрылись огни города. Низкие темные тучи еще больше сгущали тьму полярной ночи. Тревожные мысли не давали покоя: «Зачем я уехал? Несмотря ни на что надо было остаться в Москве».
Мне казалось, что у многих было какое-то угрюмое подавленное настроение.
Ветер завыл в снастях, начало покачивать даже в Кольском заливе. Вышли в море. Там свирепствовал холодный встречный ветер силой 7-8 баллов, сбавлявший наш ход. До Нордкапа мы тащились целых четыре дня.
У Нордкапа скорость ветра в порывах достигала 11 баллов, а может быть и больше. На море творилось что-то невообразимое. Создавалось впечатление, что волны не катятся по морю, а, какая-то сила выталкивает их из глубины, и высоким всплеском они взлетают вверх.
«Персея» отчаянно клало и бортовой, и килевой качкой, он черпал через фальшборты, вода гуляла по палубе сплошными потоками. Устоять на ногах было трудно, что-либо делать — совершенно невозможно. Горячую пищу не готовили, чего на «Персее» еще не случалось, ели всухомятку — хлеб и консервы, запивая чаем. О выполнении станций нечего было и думать.
Промерзший и уставший от качки, лег я отдохнуть. Но и лежать было непросто, так возило по койке. В каюте стало холодно. Укрывшись одеялами, полушубком и кое-как расклинившись диванными подушками, я заснул. Это было ночью 16 января.
Страшный удар, от которого содрогнулся корпус, обрушился на корабль. Меня вместе с одеялами выбросило из койки. Испуганно затрепетало сердце, мелькнула мысль, что наскочили на камни. Но мгновенно рассудок отверг ее: камней здесь нет, значит, на нас налетел другой корабль.
Остановилась машина, неуправляемого «Персея» стало валять еще сильнее.
Выбравшись из одеял, я выбежал на палубу — никакого судна нет, только тьма да бешеное море.
На мостике совершенно мокрый стармех Мусиков рассказал мне, что случилось.
Как ни старался рулевой держать корабль носом на волну, в какую-то злополучную минуту его поставило лагом. И огромная крутая волна, как лавина, обрушилась на его левый борт. Через световой кап на спардеке она устремилась в машинное отделение, выбила массивную дверь и проломила стену в кают-компанию, сорвала и поломала гидрологическую электролебедку и даже выдрала несколько верхних дубовых досок ледовой обшивки корпуса.
Вода затопила кают-компанию всю до потолка. Прикрепленные к нему матовые шары люстры оказались заполненными водой, а она могла в них попасть только через узенькую щель между стеклом и металлической оправой.
Удар волны был настолько сильным, что погнулись леера поручней бортового прохода, сделанные из пруткового железа в палец толщиной, а стойки вырвало из палубы, хотя поверхность сопротивления этого сооружения ничтожна. Но самое страшное было то, что подались толстые борта деревянного корпуса со сплошным набором, противостоявшие полярным льдам уже не раз. В результате мгновенной деформации переломилась толстая труба вакуумного циркуляционного насоса, выводившего за борт охлаждающую воду.
Немало бед волна натворила и на палубе, она сорвала и разбила бочки с машинным маслом — ходить по смазанной палубе стало еще труднее.
Стармеха Мусикова, в момент катастрофы находившегося в машинном отделении, окатило волной через световой кап. Взбежав на мостик и доложив о причине остановки машины, он спустился в свою каюту, дверь которой выходила в кают-компанию. Но переодеться ему не удалось: как и в кают-компании, в его каюте тоже побывала вода и все оказалось подмоченным. Пришлось нам собирать разные части туалета, чтобы он мог переодеться в сухое.
Неуправляемое судно попало во власть разбушевавшегося моря, и мы очень боялись, что следующая такая волна может стать для нас роковой. Поэтому механики старались хоть как-нибудь восстановить переломленную трубу и пустить машину. При отчаянной качке производить эту работу было очень сложно, но нижняя команда с ней справилась. Однако теперь большая часть воды из холодильного насоса выливалась не за борт, а в машинное отделение. Чтобы ее откачивать, пришлось использовать все водоотливные средства.
Волны перекатывались через палубу, но ничего не разрушали, по-видимому, та страшная волна была девятой. А шторм не стихал, и положение наше все еще было весьма опасным. Конечно, не могло быть и речи о том, чтобы продолжать экспедицию, надо было возвращаться домой на ремонт. Но и обратный путь до Мурманска, путь не малый, был весьма рискованным. Зимний шторм как заладит, так не скоро прекращается, а гибель в открытом море трех наших траулеров у всех была еще свежа в памяти.