Рисовать он не бросил. Художником в настоящем понимании этого слова Вылка, конечно, не сделался, да и слишком коротким был срок его обучения. Но полученные им знания, грамотность и поездка в Москву дали ему очень многое, расширили его миропонимание.
Естественно, что приход неизвестного судна заинтересовал население Белушьего. Шлюпка с корабля подошла к берегу, и сразу же я стал спрашивать, где найти Илью Вылку. Мне указали.
— Вы Илья Константинович Вылка? — обратился я к нему.
— Да, я.
— Помните вы художника Аполлинария Михайловича Васнецова в Москве?
— Канесно, помню, я бывал у него в мастерской.
— Я сын Аполлинария Михайловича, — отрекомендовался я ему.
Вылка был так поражен неожиданной встречей, что растерялся. А потом он повел меня в свою избу, наполненную многочисленной семьей, и начал расспрашивать. О теперешнем положении на Большой земле он имел смутное представление. Была война, потом революция, потом Север оккупировали войска Антанты, потом пришли большевики и установилась Советская власть. Сведения на Новую Землю поступали скудные, о многом хотелось ему расспросить меня.
— А Архипова ты знаесь?
— Как же, он мой крестный отец.
— А давно ты его видел?
— Да этой весной, перед отъездом в Архангельск.
— А сто он, здоров?
Я заверил, что был вполне здоров.
— А художника Василь Василися знаесь?
Я понял, что Вылка спрашивает о Переплетчикове, фамилию которого ему было трудно произнести. Я сказал, что знал и Василия Васильевича, но что он умер в 1918 году. Вылка очень огорчился. Непосредственному и доброму человеку, ему было жаль Василия Васильевича, хотя с тех пор, как они виделись последний раз, прошло уже 12 лет.
— А я у него сил и усился, — задумчиво сказал Вылка, вспоминая, должно быть, то время.
Пока мы стояли в Белушьей губе, я часто заходил к Вылке, он меня все расспрашивал о Москве, о своих знакомых, о современной жизни и радушно угощал чисто новоземельскими кушаньями: рыбой, соленым гусем и морошкой.
Еще при первой встрече я спросил Вылку, рисует ли он.
— А при больсевиках мосно рисовать? — спросил он меня.
— Можно, — ответил я, — конечно, можно.
Тогда Вылка показал мне несколько своих маленьких акварелей. Бумаги нет, краски нет, пожаловался он.
Я дал ему немного бумаги и акварельные краски, что нашлись на корабле.
Расставался он со мной, когда мы уходили из Белушьей, как со старым другом, обнял и даже прослезился. Всем просил передать поклоны, а мне на прощание подарил три свои акварели и написал письмо отцу. Акварели у меня до сих пор, а письмо, написанное в конце октября 1923 года, привожу ниже, сохраняя его орфографию.
«Здравствуйте Аполинарий Михайлович как поживаеш москве сдоровли. Я видел твоего сына был он у меня дома. Живу так не худо среднем. Очень устаю от Заботы промысла, постоянно есда надо рыбу ловить оленя изкать Собак кормить семью кормить.
Картины мало пишу но были картины, все росдавал порукам приешим напароходе на память, на это год я писал 12 картин Светными карандашами, Когда Жил москве было Хорошо. только Я поминаю на каком улице учился. но пиши письмо буду ждать вашу руку. вы Архиповым как не быть послите краски акварели на флаконах — как бывают маслены Альбом небольшой. Я буду очень рад. прихотовлю картину на Масленой красках
Я четыре года ни писал картины во время револю не Занимался художественыме делами. потому Я боялся думал польшевики меня арестуют буду писать картины. когда Я слышал художество восвыжено [возвышено — В. В.]. Я радосно принялся писать картин польсе подарил картины старался чтобы Снова приняли меня как раньее все думал московския Художники умерли, переплечикова получал письма друг нестали извести от его. но Досвиданье на Забывай меня пиши письмо
С Вылкой мы встречались и в последующие годы, тогда он был уже председателем островного Совета Новой Земли.