В губу сползало несколько глетчеров. Один из них, расположенный ближе к устьевой части, обрывался в воду залива отвесным фронтом, раза в три выше персейских мачт. Промоины и трещины разбили его на отдельные глыбы, столбы и башни голубовато-зеленого цвета. По-видимому, ледник двигался довольно быстро, потому что все время слышался грохот. Глыбы льда срывались в море, поднимая высокие всплески, как разорвавшаяся мина. Иногда с грохотом падала в воду целая башня во всю высоту ледника. Она как бы оседала, рассыпаясь на осколки, и поднимала большую волну, расходившуюся далеко от подножия ледника. Исследуя губу, мы опасались близко подходить на моторном катере к этому слишком уж активному леднику.
Все же в соседстве с ледником с нами произошел пренеприятный случай. Биологи запускали большой мальковый трал. И вот на конечной станции поперечного разреза, как раз под барьером ледника, трал при спуске набросило на винт. Этого не заметили, машине дали ход, и трал намотался на винт вместе со стальными тросами уздечки. Корабль попал в беспомощное положение — ветром его медленно несло к глетчеру. Попробовали дать задний ход, но еще больше намотали. Спешно отдали якорь. «Персей» развернулся на канате, и его корма очутилась в опасной близости к отвесной ледяной стене — совсем рядом срывались и скатывались в море большие глыбы льда. Любоваться этим не было времени. Все, кто мог, принялись освобождать винт. Обрубили трос уздечки, баграми и кошками оборвали часть трала и с такой культяпкой на винту кое-как отошли от глетчера, и вовремя. Как только «Персей» отошел, вблизи того места, где он стоял, рухнула в море высоченная ледяная башня.
Мы пополнили запасы пресной воды в одной из многочисленных речушек, впадающих в Машигину губу, и 7 сентября перешли в соседнюю губу, Северную Сульменеву.
Здесь мы простояли два дня. В это время по радио пришло печальное сообщение о кончине Михаила Васильевича Афанасьева, принимавшего самое активное участие в подготовке экспедиции на л/п «Малыгин», постройке «Персея» и в организации Морского научного института. Умер он совсем молодым, в возрасте около 30 лет. Все мы, «старые» сотрудники института, любили и уважали этого простого, деятельного и отзывчивого человека и нас глубоко огорчила его ранняя смерть. Мы назвали его именем один из безымянных островков в губе Северной Сульменевой.
В губе Митюшихе мы встретились с гидрографическим судном «Мурман», экспедицию на котором возглавлял Н. Н. Матусевич.
В губах с «Персея» и моторного катера производили драгирование, собирали пробы дночерпателем, тралом Сигсби, трубкой Экмана, планктонными сетями. Составляли геологические и ботанические коллекции. В Машигиной губе штурмана промеряли и уточняли береговую черту.
10 сентября мы вышли из губы Митюшихи, чтобы продолжить прерванные работы на разрезе по 47-му меридиану. Но не тут-то было! В третий раз за это плавание судно попало в жестокий шторм, 11 баллов, заставивший более суток держаться носом на волну.
Наконец вечером 17 сентября нам послал свой приветственный луч Святоносский маяк, а утром 20 сентября пришли в Архангельск.
В этот раз «Персей» прошел 2580 миль, а экспедиция выполнила научные работы на 73 станциях.
Хотя из-за ледовых условий этого года не удалось осуществить разрез от Горбовых островов к Земле Франца-Иосифа, мы получили ценные океанографические материалы для труднодоступной части акватории Баренцева моря, почти совсем тогда неисследованной, на разрезе от Новой Земли до самой северной, достигнутой нами точки и на обратном разрезе, проходившем несколько южнее.
И хоть экспедиция 1926 года не оставила в моей памяти ярких впечатлений, год этот запомнился мне навсегда. В 1926 году я окончил естественное отделение физико-математического факультета Московского государственного университета по кафедре географии.
Нелегко было учиться. Ранней весною я уезжал из Москвы в Архангельск для подготовки экспедиций. После экспедиций должен был отправлять в Москву собранные материалы и готовить на корабле лаборатории и инструментарий к зимовке. Поэтому возвращался я в Москву поздней осенью, одним из последних. И все же, несмотря на трудности, все практикумы были отработаны, экзамены сданы.
Кафедрой заведовал тогда профессор А. А. Крубер. По состоянию здоровья он только читал лекции и редко бывал в университете. Немногочисленных студентов по делам кафедры он принимал дома.
И вот с заверенной ведомостью сданных зачетов и экзаменов отправился к Круберу и я. Позвонил, меня попросили пройти в кабинет. Я успел осмотреться. Кабинет Александра Александровича был сплошь заставлен книжными шкафами. За стеклами виднелись корешки старинных, прямо уникальных книг по истории землеведения. Большой письменный стол, за которым сидел профессор, тоже был завален книгами.