— Ты? А ребёнок зачем?-
— Это Саша, его дочь, я обещал ему присмотреть за ней.-
— А? Ну да, ну да.-
Сидя в кресле, Симаков не видел и не слышал никого вокруг. Он замкнулся в себе настолько, что стал рассуждать и разговаривать сам с собой.
«Как так? Почему сегодня? Почему именно на этом месте, где пять лет назад она перевернулась на своём автомобиле? Злая ирония судьбы! В тот раз всё обошлось, на ней не было ни царапины, а автомобиль всмятку, сейчас тоже самое, на ней ничего, а автомобиль в лепёшку, но она в коме. Таня меня не простит, если что-то с ней случится. Я…я ей обещал.»
Никто не заметил, как погасла красная надпись, но все услышали, как упало кресло от резко вскочившего Симакова. Воцарилась полная тишина. В спёртом, душном мареве слышно было как работала вентиляция, стоящий рядом слышал как часто от волнения дышит его сосед, а сосед слышал как быстро бьётся сердце у того кто рядом.
В девятнадцать пятьдесят железная дверь, щёлкнув электронным замком открылась. Женя вышел в чистом зелёном халате.
— Папа, папа я здесь! Папуля! Я…Я…-
Взяв дочь на руки он стоял молча и смотрел.
— Что? Что вы скажите? Не молчите, не надо молчать.-
Сотни пар глаз с мольбой смотрели в его сторону.
— Я сделал всё что мог. Сложная операция, травмы очень серьёзные. Мне жаль, очень жаль…-
— О нет! Нет, нет, нет! Что вы такое говорите, она должна жить! Этого не может быть! — Симаков медленно впадал в истерику, а по толпе шёпотом разносились первые новости.
— Мне очень жаль…что сегодня вы не сможете её навестить и поговорить с ней. Через два часа закончится действие наркоза, ей введут расслабляющее, обезболивающее и снотворное…Она, будет жить!-
— О…О…О… — Прокатилось по толпе.
— Зачем такие шутки? Сейчас не время и не место, вам должно быть стыдно за такие поступки.-
— Я беру пример с вас, Сергей Андреевич.-
Женя пошёл по коридору, и перед ним как перед святым Моисеем расступались люди. Они прижимались к стене и радовались. Первый хлопок звоном разрубил тишину, затем второй, третий. Ему аплодировали, как заслуженному артисту со слезами на глазах давшему своё последнее выступление. Он шёл и слышал слова благодарности от каждого. Измотанный, уставший и обессиленный он дошёл до ординаторской. Чувства радости не было, потому что в телефоне остался один непринятый звонок. В тринадцать сорок, звонил Серёжа Свиридов.
Плотникова Татьяна Фёдоровна…умерла от обширного инфаркта прямо в боксе реанимации кардиологического центра. По стечении обстоятельств, её сердце остановилось в тот самый момент, когда Женя отдал распоряжение Петру Николаевичу ввести общий наркоз Ольге. Видимо кто-то в небесной канцелярии посчитал, что дарить две жизни одному человеку — непростительная роскошь. Может бюрократическая небесная неразбериха сродни земной, человеческой, где жизнь вообще ничего не стоит? Возможно, что Татьяна Фёдоровна выполнила свой предначертанный кем-то сверху земной путь? Увы, это загадка так и останется на веки вечные неразгаданной.
Её хоронили в промозглый день, когда февральские морозы резко сменились оттепелью, и с неба пошёл самый настоящий дождь. Её похоронили рядом зятем и внуком. Кладбищенская аллея не могла вместить всех скорбящих, поэтому кладбище оставалось открытым до восьми вечера. Все с кем она работала во второй городской больнице, в реабилитационном центре, в «Комете» пришли проститься с ней. Февральский дождь как небесные слёзы оплакивал её смерть наравне с живыми. Он шёл ровно до тех пор, пока последний человек не упал на колени перед могилой с огромным букетом роз с траурной надписью «Маме от сына».