«Теперь у вас есть где жить, не ставь крест на своей жизни Серёжа, а Олюшку не бросай. В остальном всё будет хорошо. Я тебя люблю твоя жена Таня».
— В пятнадцать двадцать твоя мама и моя жена умерла. Я сделал всё, о чём она меня просила в отношении тебя, и ничего в отношении себя. Я дал тебе всё, растил и смотрел на тебя, как ты становишься подростком, потом девушкой. Твоя жизнь прошла на моих глазах, единственное что я не в силах был тебе дать, это материнская любовь.-
— Зато про себя ты не забыл!-
— Сколько же злости в твоём голосе. Я встречался со многими женщинами, но ни одну из них не любил, как не люблю, и по сей день.-
— А твоя последняя, с который ты приехал сюда в «Комету», она как?-
— У нас нет ничего, что связано с любовью. За двадцать четыре года я душевно не изменил Татьяне, её место никто и никогда не сможет занять, за другие грехи я готов понести наказание, но только судить меня будет не кто иной, как она! Прощать или карать, такое право дано лишь ей одной. Мне больно и обидно, что наш разговор прошёл как встреча кошки и собаки, я даже сейчас не могу прийти в себя, у меня трясутся руки, и так скверно на душе. Давая пощёчины тебе, я бил себя, оскорбляя мысленно тебя, я хаял себя. Я хочу лишь одного, чтобы ты была счастлива. Возьмись за ум! Если нужна моя помощь, ты только скажи!-
— От тебя? Я уже устала повторять, что мне от тебя ничего не нужно.-
— Знаешь, другого ответа я не ожидал. Твоя злоба и ненависть ко мне пусть останутся где-то далеко, давай начнём новую жизнь с чистого листа?-
— Это как?-
— Как отец и дочь, а лучше завтра же съездим на кладбище к маме, я знаю, она будет рада нас видеть двоих.-
— Ты о чём говоришь? Я на кладбище не ходила и не хожу, там покойники, если хочешь, езжай сам. А лучше вместе со своей новой подстилкой, пусть она сама увидит, как раз будет повод поговорить.-
Чувствуя, что лицо вновь наливается краской, Кристина вскочила с кресла, и выбежала из номера, оставив своего отца так и стоять на коленях. Она хотела лишь одного убраться с этого проклятого места да побыстрее, даже сильный ветер со снегом и метелью не испугал её, когда она выбежала на улицу…
Вспоминая неприятный разговор отцом она полностью отошла ото сна. В номере было тепло, в углу горел ночник, за окном бушевала метель со страшным грохотом обрушиваясь на здание гостиницы. Вдыхая полной грудью она ощущала аромат свеже жареного мяса, нарезанного овощного салата и апельсинового сока. Аппетит с каждой секундой усиливался, превращаясь в жгучее желание подкрепиться.
Нажав выключатель, она увидела себя, и немного опешила. Полулёжа на двухместной кровати, Кристина оказалась зафиксирована подушками с двух сторон. Рядом на тумбочке стоял поднос с горячей и дымящейся аппетитной едой, а рядом на большом белом листе стакан с водой.
«Размешать и выпить. Не снимать повязку с ноги». Принюхавшись, она удостоверилась в том, что это вода и спокойно осушила стакан. Поставив поднос перед собой, она принялась ужинать, а заодно рассматривать правую ногу. Штанина была аккуратно разрезана и завёрнута чуть выше колена. От стопы и выше вся голень оказалась…она не поняла с первого раза что это за материя, а когда поняла то скривилась в брезгливой гримасе:
— Фу баранина? Нет, нет, овчина, точно овчина!!! — Аккуратно и осторожно ворочая стопой, она уловила отголоски боли. Та острая непереносимая боль исчезла, а вместе с ней и опухоль. Нога хоть и была укутана в толстую овчину зато не чувствовалось натяжение кожи, отёчность и припухлость.
Ужиная в тишине номера Кристина желала скинуть одежду и принять ванну, тем более что стеклянная дверь заветной комнаты находилась в нескольких метров от неё. Чем сильнее проявлялось желание, тем отчётливее Кристина понимала, что оно увы невыполнимо. Размышляя с вилкой в руке, что правила а также запреты написаны лишь для того чтобы их нарушать, она ещё раз прочитала адресованные для неё две строки, и потянулась к тесёмке завязанной на бантик. Миниатюрные женские пальчики с ухоженными длинными тёмно-синими ногтями со стразами уже тянули конец тесьмы, как вдруг.