Вскоре в центре главного стола сел Конунг, по правую руку от него тут же устроился Грима, место слева заняла Эйовин. Поговорив немного с дядей, который односложно отвечал на самые простые вопросы, она поманила меня присесть рядом, но, чувствуя себя лишней, взяв с одного из столов кусок нарезанного, тёплого хлеба, я поспешила обратно в покои Тэйодреда. Там всё ещё находился Эйомер, он что-то тихо говорил, сидя в изголовье постели брата. Не решившись его тревожить, я устроилась на подоконнике высокого окна, которым заканчивался коридор. Хлеб был вкусным, совсем не такой, как дома в супермаркетах, и всё же именно сейчас мне очень хотелось домой, к родителям и брату. Чувствуя себя попрошайкой, которой даже голову приклонить негде, прижавшись лбом к холодному стеклу, за которым всё ещё бушевала гроза, я снова пыталась понять, каким образом оказалась в Эдорасе. Как теперь быть, когда жизнь так стремительно изменилась? Что мне делать здесь, где я для всех чужая? Где нет ни одного близкого человека, где всё иное, где вот-вот разразятся кровавые битвы, от которых некуда спрятаться. Я не трусиха, и прятаться не собираюсь, и всё же готова ли взмахнуть настоящим мечом и сразиться не на тренировке, а в реальной жизни? Готова ли убить орка или дикаря? Смогу ли быть такой сильной, какой виделась себе ещё сегодня утром? Всего полдня прошло, но эти часы казались целой вечностью: здесь не звонили телефоны, не было электричества и интернета, никто не пользовался дезодорантами и духами, а воздух без выхлопных газов был невероятно чистым и сладким, ну это, разумеется, вдали от пришедших с тренировок воинов и отхожих мест, в одно из которых меня водила Эйовин. Знаю, нужно быть сильной, но страх липкими щупальцами проникал в сердце, неизвестность и одиночество пугали до слёз, которые никак не удавалось сдержать.
— Лютиэнь?
Вздрогнув, я подняла голову и, смаргивая с ресниц солёную влагу, удивлённо взглянула на Эйомера.
— А кто с Тэйодредом?
— Сестра только что прошла к нему.
Надо же, я и не заметила.
— Не плачь, — попросил он, неожиданно заключая моё лицо в ладони и стирая большими пальцами дорожки слёз. — Не нужно этого делать.
— Не хочу быть никому обузой, — не в силах увернуться, я тонула в проницательном взгляде его серо-зеленых глаз. — Не хочу причинять трудности своим присутствием.
— Как-нибудь справимся, — пообещал он, наклоняясь и на миг прижимаясь лбом к моему лбу. — Со всем справимся, просто верь в это. И не реви.
Прежде чем я сумела что-либо понять, Эйомер уже отстранился и направился к главному залу. Со мной остались лишь окутывающий горьковато-терпкий запах его кожи и тепло от ласковых прикосновений. Недоумевая, что это сейчас было, я спрыгнула с подоконника и поспешила предложить свою помощь Эйовин. Вместе мы вновь обтёрли её кузена влажной тканью и несмотря на явное сопротивление укутали в одеяло.
Ближе к полуночи измученная Эйовин уснула на скамье у камина, я же продолжала сидеть на краю постели, внимательно вглядываясь в заострившиеся черты Тэйодреда. Даже невооружённым взглядом было видно, что его состояние стремительно ухудшается, жар кажется отступил, но большого улучшения это не принесло, лишь лихорадочный румянец сошёл с небритых впалых щёк. Собственное бессилие и невозможность помочь единственному сыну Конунга угнетали, но волшебницей, способной творить чудеса, я не была, а потому оставалось лишь дежурить у его постели, наблюдая за тем, как болезнь стремительно превращает могучего воина в тень. Будучи маленькой, я любила по вечерам забираться на колени смотревшего новости отца, а потом докучала матери одним и тем же вопросом: «Почему гибнут солдаты? Зачем все эти войны? Какой в них смысл?» Афганистан, Югославия, Ирак, Сирия. Будет ли конец бессмысленным кровопролитиям? Она отвечала однозначно: всегда есть тот, кто жаждет получить тотальную власть, подчинить всех и вся своей воле, контролировать каждое действие подчинённых, порабощённых государств, и есть тестостерон — гормон, заставляющий мужчин искать опасность, кровавые драки и стычки. Война — один из немногих источников выплеска гормонов в нашем мире, в котором мужчины зачастую потеряли роль воина, но не потеряли потребности им быть.
— Эльф?
Вздрогнув, вырванная из невесёлых мыслей я удивлённо взглянула на Тэйодреда: он смотрел на меня ясным, немного восхищённым взглядом.
— Ты эльф?
— Нет, конечно, — прикоснувшись к его руке, я отметила странную холодность покрывшейся испариной кожи. — Обыкновенная девчонка. Почему эльф?
— Ты очень красивая, и волосы необычные.
— Ну да, вы же все блондины, — улыбнувшись, я сморщила нос, сердце кольнуло от ответной болезненной улыбки Тэйодреда. — Как ты себя чувствуешь, хочешь чего-нибудь?
— Кто ты?
— Целитель, — конечно, ложь, но это единственное, что пришло в голову.
— Можешь дать мне пить?
— Конечно.
Поднявшись с постели, я налила в кубок воды из стоявшего на столе глиняного кувшина и, вернувшись, аккуратно поддержала голову сына Конунга, пока он делал большие жадные глотки. Сердце полнилось радостью от того, что он, наконец, очнулся; едва Тэйодред напился, я тут же разбудила Эйовин, которая, неожиданно расплакавшись, обняла кузена, целуя его волосы и шепча слова то ли благодарности, то ли тихой молитвы.
— Позови Эйомера, — попросила она, оглянувшись на меня и улыбаясь сквозь бегущие по лицу слёзы.
Решив, что в такой поздний час Сенешаль, наверное, уже спит в своих покоях, я выскользнула в коридор и попыталась, не врезаясь в столы и скамьи, преодолеть главный зал, в котором было темно хоть глаз выколи. Это почти удалось, лишь у самых дверей, за которыми уже лился колеблющийся свет факелов, дорогу мне что-то преградило. Далеко не сразу я поняла, что это человек.
— Кто тут у нас? — раздался в темноте грудной, чуть сиплый голос. — Юная врачевательница, которая прибыла в Рохан на гремящем, немилосердно смердящем корыте? Ну и как себя чувствует наш болезный наследничек? Надеюсь, покойница-матушка поскорее приберёт его в свои объятия. А ведь, если бы послушал моего совета и не совался к Изенским бродам, был бы сейчас жив-здоров.
Желание послать к чёртовой матери Гнилоуста, а в том, что это именно он, сомневаться не приходилось, было столь велико, что свело скулы, но позволить себе это сделать было нельзя, иначе наживу серьёзного врага, козни которого не приведут ни к чему хорошему.
— Простите, я спешу.
Сумев проскользнуть между ним и мраморной колонной, я со всех ног бросилась к лестнице и, поднявшись по ней, затарабанила в третью от площадки дверь. Конечно, стоило вести себя потише, но после злобных высказываний Гримы я чувствовала себя настолько взвинченной, что просто была не способна на это.
— Что случилось? — сонно моргая, открывший дверь Эйомер уставился на меня, как на назойливую муху. Как же я ему наверное надоела уже! Всего сутки здесь, но, кажется, он скоро начнёт посылать меня в известном направлении.
— Тэйодред пришёл в себя, — ответила я, заметив за его спиной на кровати высыпанное содержимое моей сумочки: кошелёк, права, севший телефон, наушники, упаковку Фрутеллы и зеркальце. Компромат искал что ли? Здесь в Рохане разве не знают о том, что копаться в чужих вещах неприлично?
— Наконец-то, — прикрывая дверь, Сенешаль торопливо направился к лестнице, — Давно?
— Минут десять назад, — задыхаясь, ответила я, едва поспевая за его широким шагом. — Погоди, пожалуйста, не хочу идти одна.
— А что не так? Темноты боишься?
— Вашего Гриму.
— Он тебе что-то сделал? — притормозив на ступенях, Эйомер окинул меня тяжёлым взглядом.