Я не был рождён Королём, никогда не считал себя наследником престола эйорлингов, а главной задачей для себя всегда ставил защиту земель и границ Рохана от врага. От того труднее было вливаться в новое русло жизни, становиться тем, от кого ждут не только воинских советов, но и решений в делах восстановления разорённого, уставшего от войны королевства. Новые обязанности заставили вспомнить прогулянные в отрочестве уроки и засесть за разбор бумаг, скопившихся ещё с тех времён, когда Тэйоден под воздействием Гнилоуста стал безразличен ко всему происходящему вокруг. Наполненные заботами о поздно засеянных полях, отстраивании и восстановлении пострадавших сёл дни сменялись выездами к границам, проверкой укреплений, застав и присмотром за табунами, которые теперь пастухам разрешалось отпускать дальше в степи, не боясь кражи или убийства лучших скакунов Марки. Ночи же, если не выматывался до одури, тянулись бесконечно долго. Всё потому, что рядом не было худенькой темноволосой девочки, которую нестерпимо хотелось прижать к груди, гладить по узким плечам, целовать в висок, чтобы крепче спала. Никогда прежде я не нуждался так сильно в человеческой близости, как теперь, когда обрёл и был вынужден оставить в Гондоре мой цветок. Моя невеста. Моя маленькая жена. Возможно, я заслужил эту долгую разлуку за все те обиды и зло, что причинил ей неосторожными словами и намеренно злыми поступками? Если не умеешь ценить тот подарок, что сделала судьба, бесконечно ранишь и обижаешь, то стоит ли удивляться тому, что Лютиэнь в конце-концов усомнилась в моём честном отношении к ней? Посчитала лжецом, предателем. Сбежала куда глаза глядят, лишь бы подальше от меня. А я продолжил унижать, не нашёл другого способа добиться от Боромира согласия на свадьбу, как только снова предать её доверие. Никогда не забыть, как отхлынула кровь от милого лица, как задрожал подбородок от невысказанной обиды. Возможно, я и есть дикарь, коим окрестила меня приставленная к ней гондорцем вздорная служанка? Ведь с первого дня видел, как девушка ранима, напряжена, словно струна, и всё же не проявил к ней и капли сочувствия, поставил слишком высокую планку того, какой сильной она должна быть, не задумавшись о том, что ей всего восемнадцать, что она не может соответствовать этим требованиям и понимать без слов каждый мой поступок. Ведь сам-то я не понимаю её, но меж тем люблю так сильно, что готов признать вину в грубости и чрезмерном равнодушии. Что, если оставшись в Минас-Тирите, получив, как и я, время на раздумья, Лютиэнь решит, что ей не нужен такой нетерпимый жених, как я? Что, если передумает идти со мной под венец? Нет сомнений в том, что Боромир поддержит её решение, как и в том, что я заслуживаю его. Заслуживаю как никто другой, потому что был эгоистом, жадно срывал, брал всё, что она могла дать, ничего не даря взамен. От воспоминаний о том, как Лютиэнь любила мои поцелуи, как сладко было ласкать её податливые губы, сердце гулко ударялось о рёбра, и становилось особенно страшно по собственной глупости потерять своё счастье. А за окнами занимались новые рассветы, приближавшие душный август, когда отправлюсь в Гондор, чтобы забрать тело Тэйодена для погребения в новом возведённом кургане, и смогу увидеть свою невесту. Витязь, бывалый воин, новый Конунг Марки я столь же боялся этой встречи, сколь и желал; когда же Лютиэнь бросилась в мои объятия, расплакалась, позволила прижать себя к груди, растерял все слова, что собирался сказать ей. Просто схватил на руки и унёс, увёз как можно дальше от чужих внимательных глаз — на заросший незабудками берег Андуина. Ведь букет именно из этих цветов она когда-то у меня попросила, именно с ними я заказал и новое кольцо для неё. Нежность, радость любимой снова заставили почувствовать себя живым, вздохнуть от облегчения, что всё же простила, хоть и не заслуживаю того, а её такая простая затея сажать цветы в саду Медусельда заставила улыбнуться — я хотел увидеть плоды её стараний.
Я очень многого хотел, но три дня закончились быстрее часа, и нужно было снова возвращаться домой. Теперь я был спокоен, и от того легче стало справляться с делами, выслушивать тех, кто искал совета, и разрешать споры крестьян, которые иногда совершенно не желали жить мирно и считали своим долгом подначить соседа на конфликт. Роханский неудержимый нрав, что тут поделаешь? Наблюдая за тем, как волнуется, готовясь к свадьбе сестра, как она расцветает, стоит приехать гонцу из Минас-Тирита, я был искренне рад за неё, хоть и сожалел о том, что Эйовин не нашла себе мужа среди роханских витязей, но поскольку желал, чтобы она была счастлива, то готов был принять любой её разумный выбор. Даже породниться с Боромиром, к которому с каждым днём испытывал всё больше неприязни из-за разлуки с Лютиэнь.
Желая порадовать любимую, но не зная, как это можно сделать на том расстоянии, что нас разделяло, я всё чаще вспоминал детство и то, как отец после каждого отъезда привозил нам с сестрой и матерью сладости. Конечно, ему самому мы радовались больше, чем гостинцам, но всё же засахаренные ягоды и густой мёд в горшочках сейчас казались именно тем, что нужно, и именно их я отправлял в Минас-Тирит, надеясь, что такие подарки подскажут Лютиэнь, как сильно я скучаю и жду весну, чтобы, наконец, забрать её в Медусельд.
Конец осени и долгая зима ознаменовались набегами разбойничающих орков, среди которых изредка попадались и темнокожие Сарумановы выкормыши — урукхай. Борьба с ними, оттеснение от границ отбирали массу сил и времени, но я хотел, чтобы к возвращению жены земли Марки были полностью очищены от вражьей своры, повсеместно искавшей новые норы и пропитание после гибели своего Господина. А в самом начале марта начались особые, служившие поводом для радости хлопоты: в изрядно сокративших за время войны свою численность табунах начали рождаться здоровые, сильные жеребята, которым вместе с кобылицами требовались особые условия: тёплые стойла и качественный обильный корм. Наблюдая за тем, как грациозно они ступают за своим матерями на длинных тонких ногах, я смог, наконец, в полной мере ощутить, что Враг повержен, и впереди нас ждут долгие мирные годы.
И вот, наконец, наступил апрель. Одним из его тёплых солнечных дней, несмотря на все проволочки в организации свадебной церемонии, допущенные в Минас-Тирите, мы выехали из Эдораса. Несколько дней дороги, долгие разговоры, фактически прощание с сестрой, которую предстояло передать в руки жениха, и вот впереди показались Врата Белого Града. Вопреки моим надеждам поскорее увидеть любимую прозвучали лишь слова о гондорском обычае, по которому невестам не пристало общаться с будущими мужьями до самой свадебной церемонии, но поскольку у нас в Марке такими предрассудками никто не отличался, то тем же вечером, стоило на землю пасть сумеркам, я отправился изучать подходы к спальне Лютиэнь. Оказалось, что попасть в расположенную на третьем этаже девичью обитель можно только через окно, и, по счастью, моя любимая была в это время у себя. Тоску по моему цветку удалось лишь отчасти утолить крепкими объятиями, поцелуями, каждого из которых было слишком мало, а потом, не желая повторять прежних ошибок, я сумел найти слова, чтобы рассказать моей притихшей девочке о том, каким я бываю дураком, о том, как сильно она дорога мне. Её неприкрытая радость, ответное признание, которого не ждал в те минуты, заставили ощутить, что за спиной словно выросли крылья, но полёту не суждено было случиться: в спальню ворвалась всё та же скандальная служанка, которую я без размышлений выгнал бы из дворца, будь на то моя воля, и пришлось покинуть любимую, пока не был поднят на уши весь этаж.