А он к этому замечанию совсем не был готов и почувствовал, как вспыхнули у него щеки. К черту, к черту, к черту! Не сегодня завтра стукнет сорок, а по сю пору не в состоянии достойно ответить.
Он вернулся в кабинет злой и попросил сигарету, хотя всем было известно, что он бросил курить.
— Ну, и как прошло?.. Ты сказал ему?..
— Что он, тонкий, интеллигентный человек, может ему сказать?.. Поставить себя на одну доску с этим хамом? — посочувствовала ему мадам Соня и, покачивая бедрами, направила свои стопы к электрической плитке, посмотреть, не вскипел ли кофе.
Как они сразу почувствовали, как унюхали, что ты не их поля ягода? Может, так же, как ты чувствуешь их: по интонации, по тому, что не утруждают себя излишней вежливостью, по произношению, по тому, как — будто доспехи — сидит на них одежда, по их особой жизнестойкости. Если быть честным хотя бы перед самим собой, то приходится признать, что все дело в этой особой жизнестойкости, в жизненной силе, в хищности — элитарные крысы, класс альфа: шерсть сверкает, жирные затылки, мощные челюсти, кормятся в нескольких местах, имеют по нескольку самок — настоящие кираны. (Где-то он читал, позабыл где, что у крыс существуют социальные классы.) А он (еще несколько лет назад он ведь тоже надеялся стать крысой класса альфа), с некоторых пор он что-то учуял — он слышит набат. Нет, он не поднялся на последнюю ступеньку, но его глаза постоянно замечают тревожные знаки; уж не превращается ли он в парию, в крысу класса омега, худую, подверженную стрессам, страдающую профессиональными болезнями (угрызениями совести, астенией), лишенную самки, заигрывающую с крысами класса альфа? Он вспомнил, как в любую минуту готов был переводить Кирану английские тексты, да еще и объяснял, что, мол, это только приятное упражнение в языке; как внимательно выслушивал Кирана при встречах в автобусе…
Судя по часам, прошло еще десять минут, всего десять минут; он снова прохаживается между балконом и книжной полкой. Окно не открывает (хотя хорошо бы глотнуть свежего воздуха) и не выходит на балкон, потому что волосы после душа еще не высохли, а он, как всегда, боится простуды.
— Когда живешь один, приходится думать о своем здоровье, — извиняющимся голосом объяснил он однажды Веронике.
— Ах, неженка, — сказала Вероника, — подними еще воротник, надень меховую шапку…
И, как обычно, смеясь, потерлась щекой о его щеку; если человеку двадцать четыре года и у него есть семья, готовая разбиться в лепешку, стоит ему пожаловаться на больной зуб, такой человек не сомневается, что здоровье вечно.
— Когда живешь один, приходится думать о своем здоровье, — повторил он серьезно.
И она замолчала, но в ее внимательном взгляде можно было — при желании — прочесть вопрос: «А кто заставляет тебя жить в одиночестве? Разве ты не знаешь, что я уже на третьем курсе и большинство моих однокурсниц замужем?»
Нет, она не понимала его страха перед болезнями, да и его жена тоже этого не понимала; его жена каждое воскресенье по утрам мыла голову, а потом, хоть в дождь и снег, отправлялась к парикмахеру. Его ипохондрия вначале служила предметом их шуток, жена рассказывала о ней в компании, между прочим, по этим рассказам, он спал в ночном колпаке и шерстяных носках, а уши затыкал ватой.
Прошло немало времени, прежде чем он понял, что в последние годы их совместной жизни она изображала его только в смешном виде, вспоминала только то, что ему было неприятно; а при людях ехидничала в его адрес совсем не так, как когда-то (еще девчонкой она поражала холодноватой иронией, отчего казалась значительно старше). Замкнутость или ханжество заставляли его до конца их совместной жизни делать вид, будто все в порядке?
— Грязное белье стирают дома! — возмущался он, стоило им остаться наедине.
Но из того, что она выносила на всеобщее обсуждение, лишь один случай он долгое время не мог ей простить: она рассказала, как он заставил ее купить презервативы, потому что ему было неудобно перед продавщицей. Всякий раз, когда он вспоминал эту историю, у него возникало чувство, будто с него заживо сдирают кожу (хотя действие рассказа происходило в стародавние времена, даже, возможно, в первый год их супружеской жизни).
— Чего можно ждать от женщины, которая на каждом шагу тебя продает?.. Разве можно жить с такою рядом? — кричал он ей, дрожа от возмущения; щеки у него горели, а прядь волос прилипла к вспотевшему лбу.