Кто такая была та мифическая Викуся, да и все эти расфуфыренные девицы так и осталось невыясненным. Каждую точёную Барбию (этак в раннем детстве называла американскую куклу Анина дочурка) можно было отнести как в разряд жён олигархов (равно криминальных авторитетов), так и к прекрасным представительницам золотой молодёжи местного разлива.
Однако причина столь жгучего интереса к скромной Аниной персоне была ясна изначально. По-быстрому накачав гостью шипучим вином, девицы стали наперебой совать ей под нос свои ладошки. Алкоголь всегда помогал гадалке моментально погружаться в нужное состояние. «И понеслось!» – как любила говорить Аня. – «Дверца открылась!» Густонасыщенное знание о том, что было-есть-будет, словно непомерно тяжкий груз, рухнуло прямиком в бедную Анину голову, и она, впав в мистический транс, едва успевала проговаривать выскакивающие из подсознания сведения.
Видимо, то, о чём рассказывала Аня, было столь точно и правдиво, что девушки, изначально чуть не передрались за право услышать предсказание первой. Но затем быстро смекнули, что не пристало выкладывать столь интимные подробности на всеобщее обозрение. Быстро организовав очередь, они отваживались подходить по одной и то лишь после разрешения. Слава Богу, что после сеанса Аня мало что помнила из сказанного, иначе отравилась бы чужими тайнами самого омерзительного свойства и давно бы потеряла веру в человечество. После пытки девичьим прошлым и будущим обессиленную Аню отправили домой на такси. Девушки, потрясённые услышанным, заметно подрастеряли недавний кураж. Но не меньше поразило их и то, что вещунья наотрез отказалась брать плату за своё удивительное искусство.
И всё же на следующий день в Анину квартиру занесли презенты: огромную корзину цветов, ящик коллекционного шампанского, а также толстенный фолиант «Курс хиромантии» издания национальной академии Монреаля. «И где только эти дурёхи достали столь редкий учебник, да ещё в русском переводе? – недоумевала Аня. – Да и на фига он мне вообще сдался? Им же не объяснить, что линии и бугорки на ладонях да разгадывание хитросплетений чёрточек на коже – это лишь изначальный пин-код, некий ключ от той самой заветной «дверцы». А уж когда она откроется, то знание польётся полноводной рекой, что протекает по бескрайней Вселенной, и нет той реке ни начала, ни конца… и нет этому объяснения…»
Аня печально усмехнулась, припоминая своё недавнее приключение и то, какой горький привкус оно оставило. Вспомнила, как смотрела на неё заплаканная дочка, как тихонько дёргала за рукав, да так и не дождалась ласки и внимания от отяжелевшей и безразличной ко всему родительницы. С каким укором и затаённой болью глянула на пьяную внучку бабушка, но лишь поджала губы и молча скрылась, будто убегала от какого-то страшного непотребного зрелища.
Однако сколько ни оттягивай неприятный момент, а пора было выдвигаться с опостылевшей работы – в условленном месте уже поджидала Аню верная-любимая-единственная подруга ещё с детсадовских времён – Яночка. Выглянув из школьных дверей, Аня не увидела скорбного силуэта просительницы, и душа её возликовала. Но не тут-то было! Не успела девушка сделать и десятка шагов, как та вылетела из-за угла здания и набросилась на Аню, словно оголодавшая кошка на мышь, которую долго подстерегала в засаде:
– Аннапална! Аннапална! Посмотрите, пожалуйста! Ну, одну всего секундочку! Может, что-то изменилось вот сейчас?! – взахлёб лепетала женщина, пытаясь поднести ладони к Аниным глазам.
– Нет, не вижу никаких изменений, – упорно отворачивалась Аня, желая поскорее отделаться от женщины.
– Да вы получше, получше посмотрите! Вы ж и не глянули даже как следует! Я ж к вам два часа на перекладных из Лавренёвки летела сломя голову. Ведь вчера доктор сам сказал, что полегчало мальчику-то моему!
Аня с интересом взглянула на ладонь женщины, но в ту же секунду опустила глаза. Снова она наткнулась на чёткие знаки близкой и неминуемой смерти ребёнка. Но, как и ранее, язык не поворачивался сказать об этом обезумевшей от горя матери.