— Опять появились... — услышал я недовольный голос поднявшегося на вышку моего помощника Виктора Гусева.
— Кто? — не понял я.
— Да бродяги эти, на которых прошлый раз летчики жаловались...
— А-а, собаки, — догадался я. Покончив с писаниной, спросил Виктора: — Где?
— Во-о-он вдоль полосы идут...
Я посмотрел в ту сторону, куда показывал Виктор, и увидел трех здоровенных псов.
Это были обыкновенные беспородные дворняги, только очень крупные. Один из них — рыжий, с длинным, как у лисы, хвостом, два других — черные, с белыми пятнами на боках, по-видимому, близнецы. Шли они степенно, часто останавливались и, понюхав землю, продолжали шествие.
— Прибавилось нам с тобой заботы, Виктор, — глядя на собак, проговорил я. — Если на взлете или при посадке такой пес угодит под самолет — беды не миновать. И откуда они взялись?
— Это все забавы дачников, чтоб им ни дна ни покрышки! — ругнулся Виктор.
— За что ты их так костеришь? — удивился я. — Чем они тебе насолили?
— Если бы мне одному... — вздохнул Виктор. — Правда, не все они виноваты, многие из них хорошие люди, но как в природе бывает: один сотворит зло, а тысячи других потом за это годами расплачиваются. Вот недавно в газете писали: какой-то директор дал команду спустить в озеро фабричные отходы, и теперь в том озере ни рыбы нет, ни купаться нельзя. Из-за одного головотяпа сотни людей отдыха лишились... Так вот и у нас в поселке с дачниками получается. Давно живу я в этом районе и из года в год наблюдаю одну и ту же картину. Приезжают к нам на лето дачники, и некоторые привозят с собой щенят, кошечек, а то как же, деточкам на даче будет скучно, им нужна живая «игрушка»! — передразнил Виктор кого-то, и серые глаза его сузились. Потом, успокоившись, продолжил: — Ну, живут такие дачники лето, к осени на городские квартиры подались. За это время из кошечки котище получился, из щенка пес вымахал. В городе большая «игрушка» н тягость — за ней ведь ухаживать надо. Вот и бросают эти «игрушки» на дачах без всякого стыда и совести! А «игрушки»-то живые, есть хотят. Начинают они рыскать по свалкам, помойкам. Дичают. И из друзей во врагов превращаются. Бывало, пройдешься по лугу или по лесу, душа радуется: птички на разные голоса заливаются, в концерте такого не услышишь. Домой каким-то другим возвращаешься — будто родился заново. А сейчас кругом тишина: ни в лугах, ни в лесу ни единой птахи. Ну, с лугом понятно — перепахали его, а с лесом что? Ребятня наша сейчас рогатками не увлекается — дома с большими стеклами кругом, а у охотников никогда рука на певчих птиц не поднималась, так куда же делись певуньи? А оказывается, виноваты те самые поганцы, что живых «игрушек» оставляют. У мелких птах своих крылатых врагов хоть отбавляй, а тут еще живые «игрушки» добавились. В нашем поселке их столько развелось — сладу нет. Бывают, правда, на них облавы иногда, да это от случая к случаю делается. Кошки на деревьях и в кустах гнезда чистят, собаки — что на земле водится, подбирают, голод-то ведь не тетка. Да тех «хозяев» не костерить, а судить нужно! Им что, напакостили — уехали, а нам за них расхлебывай...
Виктор прошелся по вышке, достал папироску, закурил. Сделав подряд несколько глубоких затяжек, подошел ко мне.
— Я думаю, псы эти неспроста на наш аэродром повадились. Может, понаблюдаем пока, а прогнать всегда успеем...
До начала полетов еще было времени много, и я согласился.
Вначале собаки шли цепочкой, но, перейдя одну из перемычек, соединяющих взлетную полосу с рулежной дорожкой, вдруг засуетились и, отбежав друг от друга метров на шестьдесят-семьдесят, развернутым фронтом том двинулись параллельно полосе. Один из черных псов рыскал справа, около рулежной дорожки; другой — посередине грунта; рыжий — слева от него, у посадочных огней полосы. Но что интересно: ни один из псов не высовывался вперед и не отставал от другого, хотя все трое тщательно обнюхивали каждый кустик уцелевшей нескошенной травы на пути.
Собаки были чем-то взбудоражены — уткнувшись носами в землю, перемещались все быстрее и быстрее, иногда, замерев на месте, настороженно осматривались. Вдруг рыжий, что рыскал около посадочных огней, заметался из стороны в сторону и рванулся вперед: метрах в пятнадцати от него вскочил заяц-русак и понесся по грунту вдоль полосы. Рыжий, вытянувшись в струнку, едва касаясь ногами земли, полетел за зайцем. В беге этот пес мог потягаться с любой хорошо натренированной гончей: расстояние, как мне показалось, между ним и зайцем не увеличивалось ни на метр. Но что меня еще поразило: как только черные псы увидели бегущего своего собрата и зайца, мгновенно сравнялись с землей. Из пожелтевшей скошенной травы торчали лишь черные кончики ушей и слегка приподнятые морды.
— Вот зачем они сюда пожаловали... Было на всю округу одно заячье убежище, и того не стало: бродяги эти им теперь житья не дадут, особенно зайчатам... — вздохнул Виктор, и недокуренная папироса полетела в урну.
— Не горюй, что-нибудь придумаем,— успокоил я его. — А сейчас садись-ка лучше в машину да прогони псов с аэродрома. Видишь, летчики к самолетам подъезжают — скоро начнут запуск запрашивать. Да не забудь прихватить ракетницу с ракетами — попугаешь в случае чего!
Виктор ушел, а я смотрел на собак и недоумевал: «Когда и где могли познать эти беспородные бездомные дворняги такое тонкое искусство, как групповая охота? Ведь каждый из них точно и строго выполнял только ему предназначенную роль».
С вышки мне хорошо было видно, как заяц, добежал до конца аэродрома, промчался вдоль изгороди и, сделав круг, повернул в обратную сторону. Только назад бежал он не около полосы, а ближе к рулежной дорожке, как раз между затаившимися черными псами.
Косой за это время, чувствовалось, устал: расстояние между ним и рыжим псом заметно сокращалось, и только страх перед, собачьей пастью придавал зайцу силы.
Рыжий молча наседал на косого сзади, он буквально висел у него на хвосте. И в тот момент, когда до черных псов оставалось метров тридцать, они, как по сигналу, вскочили и с двух сторон бросились наперерез. Уставший заяц не ожидал подвоха и растерялся: он остановился, а потом, сообразив, в чем дело, скакнул в сторону, но было поздно... один из черных псов сбил его на землю. Косой раза три перевернулся через голову, и тут подскочили два других пса...
Быть бы зайцу съеденным, если бы не Виктор. В воздух взвилась красная ракета и, шипя, упала неподалеку от побоища. За ней шлепнулась вторая. Собаки, поджав хвосты, помчались в разные стороны. Перепуганный косой долго лежал без движения. Виктор вылез из машины и пошел к нему, но не успел сделать по направлению к косому и нескольких шагов, как тот вскочил и серым комом покатился по выкошенному полю.
«Досталось немного, но ничего, переживет...» — улыбнулся я, наблюдая, как заяц улепетывает от Виктора. В это время в динамике что-то щелкнуло, и я услышал знакомый голос летчика, запросившего разрешение на запуск двигателей.
ОПЛЕУХА
С детских лет усвоил я из сказок, басен, рассказов, что самым трусливым животным на свете считается заяц. И если взрослые хотели кого упрекнуть в трусости, то непременно сравнивали его с зайцем или поминали при этом зайца: труслив, как заяц; в его печенку забрался заяц; заячья душа; он смешит своей трусостью даже самих зайцев.
Подрастая, я стал слышать от охотников и других очевидцев, что не так уж и трусливы зайцы, какими я представлял их в детстве. И вот мне как-то попалась статья П. А. Мантейфеля о русаке, в которой он сообщал: «...не раз я видел, как нападал на зайцев гроза всех птиц и мелких зверей — ястреб-тетеревятник. Как мужественно вел себя серый русак, на которого нападал этот ястреб посреди чистого поля!.. Каждый раз в самую критическую секунду, когда когти настигающего хищника готовы были вонзиться в шею жертвы, русак оборачивался и прыгал навстречу ястребу, нанося ему молниеносные удары и царапины острыми когтями передних лап...»