И вот сегодня мы получили от него телеграмму. Ведь, если Николай Александрович вспомнил обо мне через полгода, — то это, право, что-нибудь да значит! Конечно же, он прекрасный человек и верный товарищ, а в его гениальности я никогда и не сомневался! Ну чего же тогда я разворчался…
Я почувствовал раскаяние и обратился к угрюмо шагавшему Павлу.
— Оказывается, что ты был прав. Я согрелся и иду с наслаждением. И нужно согласиться, что здесь прелестно, а темнота действует успокоительно на нервы.
Дорога начала круто подниматься в гору. Лес кончился, и по сторонам замелькали поля, покрытые серебристым инеем. На вершине горы, отчетливо выделяясь на фоне неба, стояла белая двухэтажная дача, приветливо поблескивая освещенными окнами нижнего этажа.
Павел взял меня под руку и весело проговорил:
— Вот это и есть та самая дача, где в полном уединении живет и работает наш таинственный отшельник…
Он встретил нас во дворе и провел в свой кабинет, где был приготовлен чай и весело потрескивал камин.
— Ну, друзья, прежде всего сами наливайте себе горячего чаю и согревайтесь. — Я отпустил сегодня свою Дарью, чтобы она нам не помешала, а главное, чтобы завтра не было сплетен, что я занимался с вами чертовщиной. Осторожность никогда не мешает в нашем деле! Вот почему я вас и не встретил; однако, Павел хорошо знает дорогу и без провожатых. Рекомендую в чай налить вина.
Мы уселись вокруг стола.
— Вы нисколько не изменились, Николай Александрович, — сказал я, наливая себе чай; — ведь, пожалуй, мы не виделись полгода. У вас, вероятно, много нового?
Он бросил довольный взгляд вокруг и улыбнулся. Во всех углах кабинета стояли сложные электрические приборы и какие-то блестящие цилиндрические аппараты.
— Да, я много работал за последнее время. И, знаете, я, наконец, понял, что не человек создает машину, а машина — человека. Вы понимаете, каждая изобретенная машина создает штат людей, ее обслуживающих, и, конечно, это не обходится без влияния на жизнь, привычки, психику. Одним словом, лично я нахожусь в полном рабстве у своих машин. Я даже думаю, что человечеству пора изобрести машину, исправляющую людей от машин. Как ты на это смотришь, Павел?.
— Что ж, в этом есть своя доля правды. В конце концов, человек окончательно поработит природу…
— Это мне нравится! «Поработит окончательно природу»… Какой абсурд! Не человек порабощает природу, а она все время тянет его за уши из грязи. Давно ли мы бегали задравши хвосты с обезьянами или им подобными нашими предками. И что же, по твоему, это мы сами себя так изменили, что у нас нет больше хвостов, громадных челюстей и маленького мозга? Или, по твоему, в этом можно усмотреть нашу победу над природой!? Наоборот, все наши изобретения находятся вокруг нас, и природа нас на них наталкивает. Тянет нас за уши к чему то такому, что еще недоступно нашему пониманию. Ну, ладно, не в этом дело и не затем я вас вызвал сегодня. Скажите-ка лучше, что дали вам последние наблюдения над Mapсом?
— Да ничего особенного… Сделано несколько зарисовок, но каналов нам не удалось видеть. — Теперь на Марсе конец лета и он обращен к нам южной стороной, — вмешался я в разговор; — каналы высохли… Я думаю, что в это противостояние заграничные собратья не далеко опередят нас.
— Я так и знал! — улыбнулся Николай Александрович. — Однако, я сделал несколько больше. Я просто побывал на Марсе и видел все собственными глазами. Он умолк u задумался. Мы в недоумении переглянулись.
Он это заметил и вдруг добродушно рассмеялся.
— Что ж, я привык, что меня считают сумасшедшим! — воскликнул он деланно сердитым голосом. — Я мог бы вас выбросить из окна или переломать кости за такое оскорбление… Однако, я молчу. Посмотрим, что вы заговорите через полчаса. Идемте в обсерваторию! Сейчас как раз приближается тот момент, когда внешний спутник Mapca — Деймос — собирается заходить за планету, а внутренний — Фобос — находится над другим полушарием, где теперь ночь. Он подошел к письменному столу и достал журнал. Это был летний номер «Popular Astronomy».
— Вот, посмотрите-ка на этот интересный снимок Дугласа! Фотографируя Марс, севернее озера Солнца, у шести каналов он получил пятиконечную звезду. Вам, конечно, известно, что аналогичный снимок был получен и Пиккерингом? Так вот, я вас сейчас повожу по этим местам. Идемте… Он круто повернулся и быстро вышел из кабинета.
Мы вышли за ним в прихожую и одели пальто. Обсерватория находилась на крыше дачи и туда вела винтовая лестница из прихожей.
Николай Александрович вошел в обсерваторию и зажег свет. Громадный рефлектор стоял по середине обсерватории, поблескивая медью своего тубаса. У конца его находился большой стеклянный шар, около которого темнели электрические батареи.
— Это — радио-рефлектор моей конструкции, — сказал он, открывая в это время купол обсерватории. — Этот шар — свето-приемник; для земных радио-свето-передач необходим еще второй подобный же шар — свето-отправитель, на. котором должно отразиться передаваемое изображение, но в данном случае его заменяет с успехом спутник планеты. Устраивайтесь поудобней около шара, — сейчас мы все очутимся на Марсе.
Он включил батареи и погасил свет.
Хлынувшая из отверстия купола голубоватая темнота неба наполнила обсерваторию. Стекляный шар начал быстро вращаться и темнеть. На нем вдруг появилось яркое изображение озера, вокруг которого сплошной массой высились странные цилиндрические здания. Они тянулись и по обеим сторонам каналов и казались как бы висящими в воздухе. Каналы вырисовывались узенькими синеватыми лентами, а широкое пространство между ними было ярко-зеленовато-желтым. На этом пространстве двигались во всех направлениях какие-то темные точки…
Вдруг изображение начало сдвигаться вправо. Мелькнула широкая голубая поверхность озера, огненно-красная полоса земли, а затем опять зеленовато-желтое пространство между двумя голубоватыми лентами каналов. Здесь движущихся темных точек было больше и они казались отчетливее.
— Я навел радио-рефлектор немного севернее озера Солнца. Это — канал Оронт — прозвучал неожиданно голос Николая Александровича, о присутствии которого мы, очарованные всем виденным, совершенно забыли.
— Нет никакого сомнения, — воскликнул восхищенный Павел, — что во время таяния снегов каналы наполняются полярной водой. Она разливается и орошает пространство между каналами, где произрастает растительность. Сейчас конец лета и идет сбор жатвы. Эти движущиеся точки — марсианские земледельческие машины.
— Я тоже так думаю, — задумчиво проговорил Николай Александрович, склоняясь над микрометрами. — Давайте, возьмем местность еще северное, где переплетаются шесть каналов, фотографирование которых дало Дугласу его знаменитую звезду.
Прежнее изображение сдвинулось вправо и с необычайной отчетливостью на шаре выступила резко очерченная черная пятиконечная звезда.
— Значит Дуглас все-таки был прав! — воскликнули мы с Павлом.
— Вглядитесь внимательно и вы увидите в чем тут дело. Переплетение шести каналов — Оронта, Физона, Тифониуса, Ефрата, Гидекеля и Птолонилуса — в своем естественном виде уже почти даст звезду, но марсиане еще прорыли между ними дополнительные каналы, преследуя этим цель получить совершенно правильную фигуру.
— Поразительно!
— Что вы в видите в середине пентаграммы?
— Я вижу совершенно ясно, высокое цилиндрическое здание, подобное зданиям города Солнца.
— Ты прав, Павел! По моим соображениям, это здание — главная обсерватория марсиан, а пентаграмма, — ее окружающая, — символ астрономии, которым на Марсе, вероятно принято окружать обсерватории. Ты ведь помнишь, что астрологи при помощи несложных геометрических построений получали на ней совершенно точно расстояния планет от Солнца.
— Признаться, я был склонен думать, что это сигнализация. После всего виденного, право, не трудно поверить, что марсианские астрономы хорошо осведомлены о нашем коммунизме…
— И знаешь, — улыбнувшись на его замечание, продолжал Николай Александрович, — подобных звезд-пентаграмм не мало разбросано по разным, местам Марса. Мы сейчас увидим северную часть планеты, и там около Исменийского озера находится вторая обсерватория.