— Давид… Наконец-то… — дрожащим голосом выдохнула, гордо стирая одинокую слезинку хотя мне на самом деле хочется разрыдаться громко и с надрывом, от того, какой страх испытала за это время.
И если я думала, что вся из себя такая смелая и стрессоустойчивая, то глубоко ошибалась. Никогда бы не подумала, что на меня произведет такое сильное впечатление, когда увижу Максима. Того мужчину, в которого когда-то была до безумия влюблена, того единственного человека, которому отдала не только душу, но и тело и того, кто так изощеренно растоптал все ценности в моей жизни. На его теле не было ни единого «живого» места. Некогда красивое, оно изменилось почти до неузнаваемости: смуглая кожа приобрела сине-зеленый оттенок от ссадин и кровоподтеков, крепкие руки полностью закрыты бинтами, на крепкой шее — шина, а под глазами залегли синяки, что по цвету напоминали взор Романовского. Нет, я и до этого видела на теле мужчины синяки и шрамы из-за его вспыльчивого характера, но то, что увидела в больнице, по какой-то причине поразило настолько, что еще час после увиденного меня приводили в чувства нашатырем и другими способами. Впервые в жизни у меня была истерика. Все вдруг навалилось, и как говорят, чаша переполнилась, ведь на протяжении всего времени, эмоции держала в себе. Не позволяла слабости взять верх и не выдержала… Увиденное было последней каплей в моей чаше, которая за время «жизни» с Максимом очень резко наполнилась.
Дурочка, все равно не могла уснуть, переживая о том, что будет с ним. Почему? Нет, ответа.
— Не волнуйтесь, София Андре…
— Давид, просто София, пожалуйста.
— Я уже все оплатил и урегулировал формальности. Вы разговаривали с врачом? — тихо и спокойно спросил он, усаживая меня на кресло возле себя. Да, конечно, из-за отсутствия сна, моя реакция значительно замедлилась.
— Да, но я мало что поняла, а выяснять, что-то у него не было времени. Врач уже как шесть часов в операционной. — на одном дыхании сказала я, устало потирая переносицу. — Давид… Максим в очень тяжелом состоянии. Здесь не надо быть врачом, чтобы понять.
Мужчина внимательно посмотрел мне в глаза, молча. Я сразу же увидела, что Романовский совсем не чужой ему человек, и Давид так же переживает, хотя и виду не подает. Тяжело вздохнул и медленно поднялся.
— Он в 345 палате?
— Да. — кивнула, закусывая дрожащую губу. — Я пока возьму кофе.
Да, именно оно было необходимо как никогда. Стоя у автомата я снова задумалась о том, что будет «после». Сейчас важнее всего, то, чтобы Максим был здоров, но вопрос о том, что будет после этого, не давал мне покоя все время, больно терзая душу. В любом случае, я уйду, но, как говорится, здесь две стороны медали. С одной — желание возвратиться к прежней жизни, хотя после прихода Романовского, она никогда уже не будет прежней, но с другой — будет ли правильно бросить его в такой момент?. Нет, я уйду лишь тогда, когда убежусь, что с Максимом все будет хорошо… Но что-то гложет меня изнутри… Какое-то тревожное неспокойное чувство.
Запускаю ладони в волосы, немного оттягивая пряди и упираюсь лбом в прохладную поверхность. Что сейчас творится с моей жизнью? Еще каких-то пару месяцев назад я думала, чем займусь после окончания университета, куда поеду на отдых или, как сильно хочу семью и чтобы детки бегали, громко крича. А сейчас что? Сейчас я не знаю, что будет завтра…
Возвращаюсь как раз в тот момент, когда Давид выходит из палаты. Он не сразу успевает сменить настоящее лицо на маску сдержанности и я вижу, насколько он поражен, увиденным. Под глазами появились мешки, а взор растерянно метался по мне.
— Вот, держите. — протягиваю ему бумажный стакан, получая в ответ рассеянную полуулыбку.
— Спасибо. — делает глоток и пока мы отходим к окну, говорит: — Сколько вы уже не спали?
— Давид, я не усну, пока врач не скажет, что будет с Максимом. Он… он на самом деле в тяжелом состоянии, а еще эти медсестры ничего не могут сказать о его здоровье…
Мужчина снова пристально смотрит на меня, заглядывая глубоко в глаза, кажется, пытаясь найти ответ на свой вопрос. Проходит целая вечность, прежде чем он снова начинает говорить. Лучше бы молчал…
— София, вы будете нужны ему… — хмурит брови.
Ничего не ответив, я поворачиваюсь к окну. Нет, он пытается сделать то, чего боюсь больше всего — переубедить остаться. Думаю, Давид очень проницательный и понимает, что я уйду, ведь, как бы цинично не звучало, но это самый лучший шанс. Я сама пребываю на грани от того, чтобы забыть все, лишь бы с Максимом было все хорошо. Эта грань очень тонкая, но чертовский ощутимая. Словно черное и белое, добро и зло, огонь и лед.
Через некоторое время, мужчина отходит подальше, разговаривая по телефону, а еще через десять минут к нам подходит врач. Выглядит мужчина на самом деле, очень устало: глубокие морщины, синяки под глазами, тонкая линия губ. Мне не хочется думать о том, что это из-за новости, которую он сейчас скажет. Пока иду вместе с Давидом ему на встречу, успеваю накрутить себя так, что сердце колотит с бешеной силой.
Давид первым заводит диалог, начиная с дежурных фраз, которые я еще понимаю. Что-то о счете за лечение и самых лучших условиях, которые здесь могут быть. Спрашивает о возможности транспортировки заграницу и подобном. И когда затрагивает тему, состояния Максима, я затаиваю на самом деле дыхание, переставая дышать. Все вокруг сосредоточивается на голосе пожилого мужчины и даже биения сердца не слышно. Стараюсь оценить его эмоции, чтобы понять, что нас ждет, но многолетний опыт помогает ему держать маску сдержанности и непроницаемости. Матерюсь в уме…
Деовчки, эту главу я писала особенно легко. Сегодня наконец-то определилась с кульминационным моментом и развязкой истории. Нет, еще не скоро будет конец, ведь наших героев ждут новые испытания на пути к щастью… Надеюсь, заинтересовала вас и надеюсь, что вам понравится. В зависимости от того, во сколько прочитаете эту главу, желаю спокойно ночи/ продуктивного дня/ доброго утра. Какие ваши предположения о развитии сюжета?)
37
Врач что-то очень долго объяснял нам, иногда хмурясь при этом. Какие-то слова я смогла понять: «серьезно», «операция», «поддержка»… Пазл в голове складывался с трудом, но посмотреть на Давида боялась больше всего. Увидеть его эмоции было слишком просто. Он скажет правду — уверена, но вопрос в том, как повлияет на меня эта самая горькая правда…
Давид еще некоторое время о чем-то разговаривал с мужчиной, а потом они оба скрылись за дверью кабинета. Оставалось только нервно мерить шагами пространство. Казалось, Давид был там целую вечность и в тот момент, когда он наконец-то вышел, меня уже потряхивало от того, как успела себя накрутить.
Сразу же подбежала к мужчине, пытаясь что-то разглядеть за маской безразличности. Нет, его лицо, как всегда, было непроницаемым, и это сейчас раздражало больше всего.
— Давид… — стараясь унять дрожь в голосе, произнесла я. — Только правду.
Мужчина смерил меня долгим пристальным взглядом, будто размышлял, готова ли я услышать ту самую правду. Если сейчас вспоминать события, то на самом деле, все поняла именно по этому взгляду. Следующие слова лишь добили меня, ведь я была итак без сознания.
— М-м-м, кроме переломов руки и тазовой кости, у Максима Александровича внутреннее кровоизлияние и тяжелое сотрясение мозга… — Он резко замолчал, видимо оценивая мою реакцию.
На самом-то деле, я стояла неподвижно с каменной маской на лице, но то, что творилось внутри, невозможно описать ни одним словом, ни на одном языке в мире. Впервые в жизни я почувствовала такие яркие эмоции. За маской непроницаемости, прятался целый ураган, способный разрушить все на своем пути, а на его пути встала именно я…
— Но ведь это излечимо и не смертельно… — шепчу, от того как сильно сел голос.
— Да, конечно, София, это все излечимо, но… — замолчал. — Это не все…
— Скажите это уже, Давид.
— У него сломан позвонок и необходимо сделать сложную операцию. — понизив голос до неузнаваемости, Давид продолжил. — Очень маленький процент того, что он вновь сможет ходить…