Проницательный Миллер уже пронюхал, к чему я клоню, и поторопился пойти по тому же пути.
— Сильно сказано, мистер Бэлфур, — сказал он. — Очень дельное замечание.
— Нам следует затем спросить себя, хорошо ли это будет для правящего сейчас короля Георга, — продолжал я. — Шерифа Миллера это, кажется, мало заботит. Но я сильно сомневаюсь в том, чтобы можно было разрушить это здание, не нанеся его величеству удара, который мог бы оказаться роковым. — Я дал им время ответить, но ни один не изъявил на это желания. — Среди тех, кому это дело не должно было оказаться выгодным, — продолжал я, — шериф Миллер не упомянул нескольких человек, в том числе и меня. Надеюсь, он простит мне, но я думаю иначе. Я не колебался, пока дело шло о спасении жизни Джеймса, хотя и сознавал, что многим рискую. Теперь же я думаю, что молодому человеку, желающему жить спокойно, неудобно утвердить за собой репутацию буйного, мятежного малого, не достигнув ещё двадцати лет. Что же касается Джеймса, то, кажется, при настоящем положении дел, у него только и надежды, что на милость короля. Разве нельзя в таком случае обратиться непосредственно к его величеству, охранить репутацию высоких должностных лиц в глазах публики и избавить меня самого от положения, которое может испортить мне репутацию?
Все сидели в задумчивости и молча глядели в свои стаканы. Я видел, что моя точка зрения на дело им не нравится. Но у хитроумного Миллера было готовое мнение на любой случай.
— Если мне будет дозволено привести соображения нашего молодого друга в более оформленный вид, — сказал он, — то, насколько я понимаю, он предлагает нам включить факт его преследования, а также некоторые намёки на показания, которые он готовился дать, в докладную записку правительству. Этот план имеет некоторые шансы на успех. Он может помочь нашему клиенту не хуже другого, пожалуй, даже лучше. Его величество, может быть, почувствует некоторую благодарность ко всем, имеющим отношение к этой записке, которой может быть придано значение чрезвычайно деликатного изложения верноподданнических чувств. И я думаю, что при редактировании её надо именно подчеркнуть эту сторону.
Все кивнули, вздохнув, так как первый способ, несомненно, приходился им более по вкусу.
— Так пишите, пожалуйста, мистер Стюарт, — продолжал Миллер, — я думаю, что записка может быть прекрасно подписана всеми нами, присутствующими здесь в качестве поверенных подсудимого.
— Это, во всяком случае, не может никому из нас повредить, — сказал Кольстоун, ещё раз глубоко вздохнув; он последние десять минут уже воображал себя новым Генеральным прокурором.
Вслед за этим они без особенного энтузиазма стали составлять записку, но за этим занятием вскоре воодушевились. Мне же не оставалось делать ничего другого, как глядеть на них и отвечать на случайные вопросы. Бумага была написана очень хорошо. Она начиналась с изложения фактов, относившихся ко мне, касалась награды, объявленной за мой арест, моей добровольной явки на суд, давления, оказанного на меня и моего преследования. Затем в ней излагались те чувства верности и радения об общественном благе, вследствие которых было решено отказаться от своего права действия. Заключалась записка энергичным воззванием к королю о помиловании Джеймса.
Мне кажется, что меня лично принесли в жертву и представили беспокойным малым, которого вся эта группа опытных юристов едва могла удержать от всяческих крайностей. Но я не придирался к этому, предложив только, чтобы меня выставили готовым дать собственные показания и подтвердить показания других перед любой следственной комиссией, и просил об одном: чтобы мне немедленно выдали копию.
Кольстоун мямлил и запинался.
— Это очень конфиденциальный документ, — сказал он.
— Моё положение относительно Престонгрэнджа совершенно особенное, — отвечал я. — Я, без сомнения, завоевал его сердце в наше первое свидание, так что он с тех пор постоянно был мне другом. Если бы не он, джентльмены, я бы теперь был мертв или ожидал приговора вместе с несчастным Джеймсом. Поэтому-то я и хочу послать ему эту записку, как только она будет переписана. Примите также во внимание, что этот шаг послужит мне защитой. У меня здесь есть враги, привыкшие действовать энергично. Тот же Ловэт. Если наши действия окажутся хоть немного двусмысленными, я могу легко очутиться в могиле или тюрьме!