— Джентльмены, — сказал он, — я думал совсем о другом. У меня есть две волынки, а вот тут два джентльмена — оба прославленные игроки на этом инструменте. Давно уже идет спор о том, кто из них лучше играет. Вот и представился прекрасный случай разрешить этот спор.
— Что же, сэр… — сказал Алан, все ещё обращаясь к Робину, с которого не сводил глаз, так же как и Робин с него, — что же, сэр, мне кажется, что я действительно что-то подобное слышал. Вы музыкант, как говорят? Умеете вы немного играть на волынке?
— Я играю, как МакФиммон! — воскликнул Робин.
— Это смело сказано, — заметил Алан.
— Я до сих пор оправдывал и более смелые сравнения, — ответил Робин, — притом имея дело с более сильными противниками.
— Это легко испытать, — сказал Алан.
Дункан Ду поторопился тут же принести оба инструмента, являвшиеся его главным достоянием, и выставить перед гостями запечённую баранью ногу и бутылку местного питья, называемого «Атольский сбитень», приготовленного из крепкой водки, меда и сливок, медленно сбитых в определенной пропорции. Противники все ещё были на шаг от ссоры, но оба уселись по сторонам горящего очага, соблюдая чрезвычайную учтивость. МакЛарен убеждал их попробовать его баранину и сбитень, напомнив при этом, что жена его родом из Атоля и известна повсюду своим умением приготовлять этот напиток. Но Робин отказался от угощения, заявив, что это вредит дыханию.
— Прошу вас заметить, сэр, — сказал Алан, — что я уже около десяти часов ничего не ел, а это гораздо хуже для дыхания, чем какой угодно сбитень в Шотландии.
— Я не хочу иметь никаких преимуществ перед вами, мистер Стюарт, — отвечал Робин. — Ешьте и пейте сколько угодно, и я сделаю то же самое.
Оба съели по небольшой порции баранины и выпили по стакану сбитня миссис МакЛарен. Затем, после продолжительного обмена учтивостями, Робин взял волынку и сыграл небольшую горскую пьеску в очень быстром темпе.
— Да, вы действительно умеете играть, — признал очевидное Алан и, взяв у своего соперника инструмент, сначала сыграл ту же пьесу и в том же темпе, а затем начал вариации, которые украсил целым каскадом фиоритур, столь любимых искусными волынщиками.
Мне понравилась игра Робина, но игра Алана привела меня просто в восторг.
— Это было очень недурно, мистер Стюарт, — сказал соперник, — но вы проявили мало изобретательности в своих фиоритурах.
— Я! — воскликнул Алан, и кровь бросилась ему в лицо. — Я уличаю вас во лжи!
— Значит, вы признаете себя побитым в соревновании на волынках, — сказал Робин, — если столь скоро хотите переменить их на шпаги?
— Прекрасно сказано, мистер МакГрегор, — ответил Алан, — и пока, — он сделал сильное ударение на этом слове, — я беру свои слова назад. Пусть Дункан будет свидетелем.
— Право, вам нет надобности кого-либо звать в свидетели, — сказал Робин. — Сами вы гораздо лучший судья, чем любой МакЛарен в Балхквиддере, потому что, честное слово, вы очень приличный музыкант для Стюарта. Передайте мне волынку.
Алан передал инструмент, и Робин стал повторять и исправлять некоторые вариации Алана, которые он, как оказалось, прекрасно запомнил.
— Да, вы знаете толк в музыке, — сказал мрачно Алан.
— А теперь будьте сами судьей, мистер Стюарт, — сказал Робин и повторил эти вариации с самого начала, придав им новую форму, с такой изобретательностью, с таким чувством и необыкновенным вкусом, что я просто изумился, слушая его.
Что же касается Алана, то лицо его потемнело и запылало; он кусал ногти, точно человек, которого глубоко оскорбили.
— Довольно! — воскликнул он. — Вы отлично умеете играть на волынке, можете хвалиться этим. — И он хотел встать.
Но Робин сделал знак рукой, точно прося внимания, и перешел к медленному темпу шотландской народной песни. Это была прекрасная вещь, и сыграна она была превосходно, но, кроме того, она оказалась песнью Эпинских Стюартов, самою любимою Аланом. Едва прозвучали первые ноты, как он переменился в лице, а когда темп ускорился, едва мог усидеть спокойно на месте. Задолго до окончания песни последняя тень гнева исчезла с его лица, и, казалось, он теперь думал только о музыке.
— Робин Ойг, — объявил он, когда тот кончил играть, — вы воистину великий музыкант. Мне не подобает играть в одной стране с вами. Клянусь честью, у вас больше таланта в мизинце, чем у меня в голове. И хотя мне все-таки кажется, что я шпагой мог бы доказать вам нечто совсем другое, предупреждаю вас заранее, что это было бы дурно! Противно моим принципам сражаться с человеком, который так хорошо играет на волынке!