Русские военачальники основывали свои расчеты на опыте скоротечной русско–японской и балканских войн. Они не создали крупных военных запасов. Ее промышленность была еще в слишком отсталом состоянии; у нее не было достаточного количества фабрик и заводов, а на тех, которые существовали, не хватало необходимых машин и нужного числа квалифицированных рабочих. У России не было отлаженной системы сбора информации, не было системы гибкого реагирования в экономической сфере, того, что ныне назвали бы менеджеристским аппаратом, механизмов быстрого переключения на новые исторические нужды.
Царь Николай впервые лично признал страшное несовершенство русской военной машины: Россия могла бы поставить под ружье дополнительно 800 тысяч человек, если бы Запад мог вооружить эту массу. Каждая германская пехотная дивизия имела вдвое больше легкой артиллерии, чем русская. В области тяжелой артиллерии соотношение сил было еще менее благоприятным: 60 тяжелых орудий у русских, 381 — у немцев. Столь же велико было превосходство германской дивизии в пулеметах. Русская авиация была в фазе эксперимента, а немцы владели зрелой авиацией с опытными пилотами. Характерно наличие у немцев разведывательных самолетов, до которых русским было еще далеко[92].
Как оценивал ситуацию Черчилль, «безграничные массы покорных крестьян… России не хватало обученных офицеров, образованных руководителей и чиновников всех сортов, которые должны были управлять огромной массой солдат. Более того, не хватало орудий различных калибров, не было в достатке простых винтовок. Открылась страшная беда России — неумение использовать наличные ресурсы и неукротимое при этом стремление приукрасить ситуацию. Не желая видеть мир в реальном свете, русское правительство скрывало степень поражений».
Поражения 1915 г. стоили России 15 % территории, 10 % железнодорожных путей, 30 % ее промышленности. Одна пятая населения российской империи либо бежала, либо попала под германскую оккупацию. Общий отход русской армии сопровождался бегством масс населения, миллионы беженцев запрудили со своим скромным скарбом дороги. В плену у немцев уже находились 727 тысяч русских солдат и офицеров, в австрийском плену еще 700 тысяч — общее число составило почти полтора миллиона. Никакого сравнения с Западным фронтом: к этому времени в плену находились 330 тысяч французов, англичан и бельгийцев — несоизмеримо меньше массы русских военнопленных.
Началось падение удельного веса России в коалиции с Западом. В начале мирового конфликта Россия воспринималась как мощная самостоятельная величина, едва ли не способная собственными силами разделаться с Германией (уже упоминавшийся русский «паровой каток»). Гиганта наземных армий — Россию 1914 г. никто и не пытался сравнивать с практически ничего не значащей в наземной силе Британией. Русская армия еще стояла от Малой Азии до Скандинавии. По прошествии неполного года русские генералы начали просить о помощи в военном оборудовании и оснащении. У Лондона возникла двухмиллионная армия, а русский порыв на фронтах угас. К концу первого года войны Антанта уже не представляет собой союз равных.
Производство военного снаряжения и боеприпасов в значительной степени зависело от западных фирм. К примеру, в марте Петроград запросил 5 миллионов трехдюймовых снарядов, но британская фирма «Виккерс» не сумела выполнить контракт. Запад значительно расширил свои функции арсенала Востока. В начале войны русские закупки в Америке составляли довольно скромную сумму — 35 млн долл, в год, но давление военного времени быстро привело к их росту — до 560 млн долл, к лету 1917 г. В середине июня 1915 г. Китченер разместил в Соединенных Штатах заказ на 12 миллионов артиллерийских снарядов для России. Примерно таким же был масштаб увеличения американских инвестиций в России. В результате первого года войны Россия оказалась должна Британии 757 млн фунтов и 37 млн фунтов Америке.